– Ничего. Просто жар. И голова трещит.
– Принесу тебе таблетку.
– У тебя есть жаропонижающее?
– В аптечке Алевтины есть все.
Должно быть, она действительно отличный сотрудник, потому что в этом офисе не страшно болеть: в большом белом чемоданчике с красным крестиком есть и таблетки от простуды, и от желудка, и от всего, что только можно представить.
Когда я даю Леше таблетку и стакан воды, то не могу удержаться от того, чтобы проверить температуру лично. Впрочем, в прошлой жизни я бы прижалась к его лбу губами, но сейчас не могу решиться, и просто трогаю ладошкой.
– Офигеть! Леша! На тебе можно жарить яичницу! Ты хорошо держал градусник?! Тут не тридцать восемь, а все сто!
– Да, мамочка, – ерничает он, – я хорошо держал градусник. Просто у тебя рука холодная.
– Ничего она не холодная.
– Ты стакан держала. Он холодный.
Закатив глаза, я снова касаюсь его лба – и он действительно кажется не таким раскаленным. Очень и очень странно.
– Тебе нужно к врачу, Леш. Послушать легкие и посмотреть горло.
– Мне нужен стакан глинтвейна и посмотреть, как ты превращаешь растопыренную елку в европейскую.
– Вот еще! Не шути с простудой, вспомни, как у Темки болела спина, и мы неделю мазали ее мазью, а оказалось, что это пневмония?! Хочешь лежать в больнице и еще полгода кашлять? Так, встань!
Каренин хмурится, но его удивление мне на пользу: послушно садится на диване. Я достаю смартфон, включаю фонарик и нахожу в аптечке одноразовый шпатель.
– Открой рот!
– Лиза, я…
Улучив момент, я сую шпатель ему в рот, и Лешке ничего не остается, как высунуть язык.
– Видно плохо, но налета, вроде, нет. Да и вообще горло какое-то не красное.
– А знаешь, почему, Лизон?
Я едва заметно вздрагиваю от знакомого шутливого имени.
– Почему?
– Потому что ты – училка, а не педиатр. Если хочешь заглянуть мне в какое-нибудь отверстие, то лучше в ящик стола.
– Зачем в ящик стола?
– Там ключи. Возьми.
– Какие ключи?
От машины? Он что, хочет, чтобы я отвезла его к врачу в такой час? Нет, наверное, в приемном покое нас примут, да и круглосуточных частных клиник полно, но у меня даже нет прав!
Однако в ящике я нахожу ключ-карту с логотипом бизнес-центра и красивым серебристым числом «13».
– И что это?
– Ключ от квартиры на тринадцатом этаже. В здании сдаются апартаменты. В основном посуточно, но если ты владелец, то можно договориться и снять на долгий срок.
– Не понимаю.
– Ты будешь там жить.
– Что? Нет! Леша! Так нельзя!
– Попробуй, запрети.
– Я ничего не собираюсь тебе запрещать. Я просто не буду там жить. Ты же не потащишь меня туда силой на глазах всего офиса? И всех арендаторов отсюда и до тринадцатого этажа.
– Потащу, – вполне серьезно отзывается муж.
Я открываю рот, чтобы высказать ему все: как он мучает меня своим меняющимся отношением, как больно вот так общаться с ним и не иметь возможности вернуться в семью, как мне хочется увидеть сына и как страшно, что Герасимов узнает и обозлится. Как я запуталась и жалею, что не попросила о помощи тогда, еще когда мы были счастливо женаты.
И как мне жаль, что я стала виновницей смерти его отца.
Но все это не успевает сорваться с губ: в дверь стучат, и в кабинет просовывается рыжая голова какого-то парня. Я знаю его, он работает в охране и иногда приходит к Алевтине пить чай. Та с материнской заботой жалеет новенького, вчерашнего школьника, и постоянно подкармливает его домашним печеньем. Хотя она и меня подкармливает.
– Алексей Кириллович, я все купил.
– Спасибо, Костя. Поставь на стол, можешь быть свободен. Оставь сдачу себе за хлопоты.
– Спасибо, Алексей Кириллович.
Мы дружно смотрим, как из пакетов парня на стол кочуют три запотевших контейнера и два больших бумажных стакана, от которых исходит умопомрачительный аромат нового года: горячего красного вина, специй, цитрусов.
– Что? – поднимает брови Леша, когда я укоризненно качаю головой. – Я собирался самоизолироваться в офисе, включить сериальчик и есть всякую гадость.
– И поэтому заказал… – Я смотрю в контейнеры. – Мясо по-китайски, сельдерей со спаржей и баклажаны в кляре? Да еще и с двумя стаканами глинтвейна? И приборы на двоих… к тебе придет любовница? Мне кажется, ее не очень вдохновит то, как я наряжаю елку. Но могу надеть новую форму. Она точь-в-точь как у Рудольфа, того милого оленя из мультика…
– Когда ты нервничаешь, ты всегда так много говоришь, – усмехается Леша.
Ложится обратно на диван и преувеличенно жалобно просит:
– Дай, пожалуйста, глинтвейн. Очень хочется горячего.
– Вообще-то врачи рекомендуют что-то безалкогольное.
Но он выглядит таким несчастным, что я сдаюсь. Мужчина и температура – это самая комичная и одновременно жалостливая картинка на свете. Он жадно пьет, ничуть не смущаясь того, что стакан обжигающе горячий. А я пользуюсь случаем и снова прикасаюсь к его лбу.
– Странно, совсем не горячий…
– Я ведь выпил таблетку жаропонижающего.
– И она подействовала за десять минут?
– Я выпил ее на голодный желудок.
Я продолжаю с подозрением смотреть на мужа.
– В чем ты меня подозреваешь?
– В том, что ты, например, не хочешь ехать домой к матери и симулируешь простуду. И знал, что я задержусь, поэтому вовремя подсуетился с едой.
– Если бы я хотел остаться с тобой наедине я бы не выдумывал дурацкие предлоги и не кашлял на елку в кабинете. Я бы просто велел тебе спуститься в апартаменты, и ты бы пришла. А знаешь, почему?
Он протягивает руку и проводит ладонью по задней поверхности моего бедра. Даже через тонкую ткань брюк я чувствую словно удар током, и закусываю губу.
– Потому что ты не можешь мне сопротивляться. Так что побудь хорошей девочкой. Возьми свой глинтвейн, наряди елку, пока я на тебя любуюсь, потом поешь свою любимую китайскую еду, а затем спустись на тринадцатый этаж и отдохни в нормальной постели.
– Леш…
– Лиза! – с нажимом говорит он. – Мне не нравится твоя квартира. Мне не нравится тот район. Ты возвращаешься поздно.
– Я езжу на такси!
– Да там впору нанимать круглосуточную охрану! У тебя в подъезде можно убиться тысячу раз, пока ходишь выкидывать мусор!
Я отворачиваюсь, понимая, что он прав. Чтобы занять чем-то дрожащие руки, хватаю стакан и делаю большой глоток. Горячий сладкий напиток распространяет по телу тепло, а голове дарит приятную легкость. Господи, это божественно… я обедала сто лет назад, и напрасно пью алкоголь, но какой же он удивительно новогодний и вкусный! Просто божественный!
