Это какое-то совершенно идиотское время: мы смотрим друг на друга, находясь на огромном расстоянии.
Все время, пока Артем с бабушкой в неспешном темпе бредут к садику, Лиза не издает ни единого звука. Свет фар проезжающей вдалеке машины на секунду освещает ее лицо с дорожками слез. Покрасневший нос, блестящие от влаги припухшие губы. Я, наверное, псих, но когда она плачет, в ней есть особая красота.
Поднимаю руку, чтобы… чтобы что? Хочу погладить ее по волосам или убрать их от ее лица. Но Лиза отворачивается, забивается в угол между сиденьем и дверью, только растрепанная копна черных волос видна с водительского места. Маленькая уставшая девочка. Если бы я сейчас открыл двери, она бы рванула к Артемке, вот только нельзя так просто объявить, что Лиза вернулась и все теперь как прежде.
Потому что все не как прежде.
Но и не так хреново, как могло бы быть.
Я запускаю пальцы в ее волосы, касаюсь нежной кожи за ухом. Глажу, как напуганного котенка, пока она не перестает от меня отстраняться и не расслабляется. В машине становится слишком жарко, но вряд ли это потому что работает печка.
– Лиза…
– Зачем ты меня привез? – глухо спрашивает она.
– Захотел. Ты же просила увидеть Темку. Он, кстати, нашел твою игрушку и спит с ней. Недавно поцарапал об нее нос, она же твердая.
– Забери! А если он поранится?!
– Не могу. Он не выпустит добровольно подарок от мамы.
Она резко поворачивается.
– Ты ему рассказал?
– Он сам понял. – Я пожимаю плечами. – Он уже большой. Скоро в школу.
– В школу… – эхом отзывается она.
Тянется ко мне, холодными пальчиками забирается под куртку, греется и сопит в ухо. Приходится откинуть сидение, чтобы быть хоть немного удобнее. Я совсем не рассчитывал на такую ее реакцию, хотя и предполагал, что без слез не обойдется. Но Лиза еще ни разу не тянулась ко мне сама, да еще и так поспешно-стеснительно, как будто боялась передумать.
– Как вы были без меня?
– Плохо.
– Лешка… Он так вырос! Так на тебя похож! Он ненавидит меня, да? Злится, что я вас бросила?
– Лиза, – я всерьез начинаю пугаться, что ей плохо, – дыши. Он ребенок. Он ждет маму.
– Я думала, никогда его больше не увижу, – тихо признается она, опустив голову. – У меня были только фото, в телефоне. Я каждый вечер перед сном их листала, а потом он увидел и выбросил его в бассейн.
Наверное, я никогда не смогу слышать упоминания Герасимова и не мечтать открутить ему голову. И злость на Лизу идет следом: почему не попросила помощи?! Влюбилась, захотела, устала от быта, разлюбила мужа – хорошо, такое бывает. Но если знала, что он подонок, почему не попросила помощи за все эти годы?
Где, блядь, Вадим с информацией о Герасимове?!
– Если хочешь, возьми мой телефон и скопируй фото.
Лиза окончательно потеряла душевное равновесие, иного объяснения ее действиям просто нет. Я с легкой настороженностью смотрю, как она поспешно стягивает с себя куртку и тянется ко мне. Но очень сложно быть благоразумным и порядочным, когда она предлагает себя и свои эмоции. Настоящие, неподдельные. Со вкусом слез и кофе на губах.
– Лиза…– все же пытаюсь ее остановить.
Хотя очень непросто отказаться от мелких торопливых поцелуев в шею, согревшихся и безумно нежных рук.
– Прости меня… – шепчет она. – Прости. Если бы я могла сделать так, чтобы меня в вашей жизни не было, я бы сделала! Я так надеялась, что вы меня забудете! Прости, что причинила вам боль.
Я чувствую в горле тугой ком, мешающий говорить, и вместо того, чтобы оттолкнуть жену, прижимаю ее к себе еще крепче.
– Я так сильно вас люблю! Тебя. И Артема. Сильнее всего на свете. Я запуталась, Леш, я не знаю, что делать. Мне кажется, я должна уйти, чтобы вам было легче, потому что ты мучаешься, но я не могу и… не знаю, что делать.
– Оставить действия мне? Как вариант?
С ней сейчас очень смешно целоваться: от слез забит нос, и Лиза постоянно отстраняется, чтобы сделать вдох. Смеется сама над собой, вытирает мокрые ресницы, стаскивает с меня куртку и непослушными пальцами расстегивает ремень на брюках.
– Лиза…
Я хочу сказать что-то вроде «Ты не должна давать мне в машине за то, что я свозил тебя посмотреть на ребенка», но у меня вырывается нечто, больше похожее на «м-м-м», потому что я тоже не могу отказываться от удовольствия, которое мне с радостью предлагают.
Даже если это просто минет в машине. Твою же мать… я откидываю назад голову, расслабляясь и предвкушая, как члена коснутся мягкие губки и горячий язычок. Ее мягкие волосы струятся между моими пальцами. Кажется, я готов кончить даже от вида Лизы, склонившейся над водительским сидением. Фантазия уже несется вскачь: я не смогу продержаться долго, я никогда не мог удержаться, когда она ласкала меня ртом. Но непременно продлю наслаждение.
Позвоню в офис, скажу, что приболел. Отвезу Лизу в апартаменты, закажу еду и буду трахать, пока она не забудет, что в ее жизни вообще существовал какой-то Герасимов. Сука, выбросившая фотки моего сына.
Ненависть в коктейле с возбуждением – адская смесь. От нее бурлит кровь, бешено скачет сердце и шумит в ушах, а если перед этим по каменному члену порхает язык женщины, которую ты очень хочешь, то пульс и вовсе становится рваным и оглушительно громким.
Тук-тук.
Тук.
Лиза резко выпрямляется, и я открываю глаза. Это не сердце, это стук в окно машины! И может, я бы и смирился с фактом, что нас застукали за таким занятием какие-нибудь прохожие или пожилые блюстительницы нравственности на улицах, но самое смешное и одновременно печальное то, что в окно стучит мент.
– Сержант Новиков Александр Григорьевич, доброе утро. Выйдите из машины, пожалуйста.
– Слушай, начальник, прости, увлеклись. Давно не виделись, сдали ребенка бабушке…
Он как-то нехорошо щурится.
– Ребенка, значит. Из машины выходим.
– Сержант Новиков, ну ты че начинаешь?! Это моя жена, сейчас документы покажем…
– А это, – он тыкает пальцем в здание за своей спиной, – детский сад. Заявочка на вас поступила, граждане супруги. От заведующей. Стоит, говорит, черная машина, в машине кто-то есть. В садике дети. Выходим, выходим, я сказал, иначе буду вынужден применить силу!
– Леш, мне кажется, лучше выйти, – испуганно говорит Лиза.
Абсурд какой-то!
– Александр Григорьевич, да эта заведующая меня знает, давайте звякнем, разберемся…
– В отделении разберемся! – отрезает полицейский.
Вот и приплыли. Планы на день меняются, но одно совершенно точно: затрахаются сегодня все.
