– Потому что я тебе не верю. Ты, Лиана Сергеева, маленькая лживая сучка, которая не способна говорить правду. И однажды я уже помог тебе, помнишь? Подвез маленькую девочку, случайно оказавшуюся на улице поздно вечером.
– Не случайно.
– Что?
– Скажу, если выпустишь приготовить ужин.
Андрей поднимается, бросая тетрадь.
– Что бы это ни было, мне плевать.
***
Мне хочется схватить ее за плечи и трясти, пока Лиана Сергеева не превратится в ту, чей образ рисовался годами. Я начинаю ненавидеть ее не за то, что она натворила, а за то, что творит сейчас.
Грех у нее очень простой: она живет.
Даже запертая на чердаке, она умудряется жить, в то время как я вишу в пустоте, без каких-либо видимых перспектив. А она живет, борется, не боится просить, пишет рассказ. Интересно пишет, дрянь такая. Даже продираясь через отвратный почерк и исправления невозможно не следить за сюжетом. Он очень напоминает те книги, что я читал в юности и однажды мечтал прочитать Мите. Но не успел.
Я спускаюсь вниз и долго сижу перед ноутбуком. Сначала пытаюсь просматривать ленту новостей, потом просто кликаю мышкой на первые попавшиеся ссылки. Медитативное состояние, но абсолютно бессмысленное.
Есть не хочется, но надо что-то приготовить. Завтрак не понадобится, Сергеева, после сна за столом, проспит всю первую половину дня. Но с обедом и ужином надо что-то решать, желательно за один раз.
Черт, как женщины это делают? Надя вставала утром, чтобы сделать завтрак. Сначала мне – яичницу, бутерброды, иногда сырные оладьи или салат. Потом варила кашу для Мити. На обед – обязательно свежий суп и второе, на ужин экспериментировала с рецептами или готовила что-то из моих любимых блюд. Меня не поражало мясо по-китайски вечером в понедельник, не восхищала утка в прованских травах. Это было вкусно. Иногда не очень. Но это было.
Я смотрю на шкаф с продуктами и прямо ощущаю в голове пустоту. Сварить суп? Закинуть в мультиварку куриное филе? Или снова полуфабрикаты? Меня и самого подташнивает от химозных наггетсов или замороженных блинчиков с мясом. Но на кулинарные эксперименты нет ни времени, ни сил.
Да как они реально каждый день по три раза встают к плите?
Внутренний голос мстительно шепчет: "это ты еще убираться не начинал".
Останавливаюсь на макаронах и курице. Филе порезать, замариновать и – в мультиварку на тушение. Макароны сварить, промыть и разделить на два приема. Ничего с Сергеевой не сделается, поест два раза одно и то же. Она не на курорте.
Мысли о том, что она сказала, никуда не уходят. Я режу мясо и никак не могу прекратить вспоминать. Ну да… этого следовало ожидать. Ее признание не стало неожиданностью. Каков шанс, что в пусть не большом, но все же крупном городе на темной пустой улице я встречу именно дочурку человека, который мне мешал?
Придется обдумать пару важных вопросов.
Первый: насколько двенадцатилетняя девчонка могла противостоять отцу?
Второй: сколько в случившемся вины идиота, который подвозит чужого ребенка до дома вместо того, чтобы вызвать ментов и заставить их навешать по самые уши нерадивой семейке?
Вопросы риторические, а вот пиздец, который из-за них произошел, вполне себе реальный.
Бросаю готовку на полпути и поднимаюсь на чердак. Сергеева спит, прижав к себе эту гребаную тетрадку с рассказом, который я не успел дочитать. Но просыпается, едва я захожу. Сон у нее чуткий, поверхностный, и я даже начинаю сомневаться в собственной уверенности, что ночью она притворялась.
– В душ пойдешь? – спрашиваю.
– Да! – тут же вскакивает, сонная и взъерошенная.
– Тогда ответь на вопрос. Что он тебе сказал?
Молчит. Кусает губу, будто боится отвечать, или… придумывает? Мне хочется рассмеяться. Сейчас Сергеевой выгодно придумать какую-нибудь страшилку. Как ее в детстве били ремнем или запирали в крошечном ящике за шкафом за непослушание. Как, парализованная страхом, она шла по той улице.
– Сказал, что ему нужна помощь. Что ты – плохой человек, который украл у нас много денег, и тебя нужно подловить. Отдать тебе жвачку, в которой жучок.
Я с шумом выдыхаю сквозь зубы. Не было в той жвачке никакого жучка. Лжет?
– Почему ты согласилась?
Пожимает плечами.
– Он мой отец. Я его любила.
Мне дико слышать, что кто-то может любить Сергеева. Но, если вдуматься, в этом и смысл детской любви: она идет по умолчанию. Для нее нет аргументов "против". С родительской так, похоже, не работает. Сложно представить отца, который будет использовать любимую дочку для мести конкуренту.
Эта мысль приносит неожиданное беспокойство, но я отмахиваюсь от нее, как от назойливой мухи. Веду Лиану в душ и, когда шум воды наполняет комнату, вдруг совершаю крайне опрометчивый поступок: возвращаюсь на чердак и открываю ее тетрадь на том же месте, где остановился.
Наверное, я идиот. Даже не наверное, а почти стопроцентно. Легкомысленный идиот, которому собственная заложница воткнет в ребро какой-нибудь карандаш или нож. Но мне все равно.
Она возвращается как раз когда я дочитываю. Стоит на пороге, закутанная в полотенце: сегодня не забыла, умница. Смотрит так с подозрением.
– Я же могла сбежать.
– Куда? В море? Плыви, рыба моя, до Аляски далеко.
Поднимаюсь, возвращаю тетрадь на стол, и вдруг осеняет интересной мыслью.
– Хочешь приготовить ужин?
Лиана оживляется:
– Да!
– Тогда напиши еще одну главу.
В голубых глазах сначала непонимание, потом – недоверие. Она никак не может понять, издеваюсь я или серьезен. Удивительная способность передавать эмоции глазами.
– Что? – наконец переспрашивает Сергеева.
– Еще одну главу. Напиши к вечеру – и я выпущу тебя приготовить ужин.
– То есть я должна тебя развлечь, еще и накормить?
Мне вдруг становится смешно.
– Именно так, Цветочек. Развлечь и накормить. Тогда я буду очень хорошим похитителем.
– Это оксюморон! – кричит она мне вслед.
– Вот видишь, ты уже настроилась на литературный лад.
Пока спускаюсь по лестнице вниз, понимаю две вещи.
Первая: это был флирт.
Вторая: я забыл закрыть чердак.
***
Я стою в проходе, открыв рот, смотрю на тетрадь и понимаю, что ничего не понимаю. По ногам дует холодный ветер, а дверь просто открыта… она медленно закрывается от сквозняка: Андрей открыл окно. Но она открыта, и я будто даже дышу легче. Хотя все еще не имею свободы.
Можно сбежать. Спуститься бесшумно по лестнице, выскочить на улицу, и… и что? Бежать некуда, территория огорожена глухим забором. А еще бежать не хочется: на улице холодно и страшно. Я в тонкой рубашке, босиком, с больной ногой. Теперь Андрею нет нужды запирать чердак.
