А что потом, Тихомиров? Что ты собираешься делать после?
Смотрю на Сергееву и безумно хочу ее коснуться. И просто хочу. Вот только думать, что достаточно сказать «прощаю» – и можно просто брать, что хочешь, глупо. Признавая ее жертвой, я признаю себя преступником. Оправданий тому, что она вообще здесь находится, уже нет.
Впрочем, я не так уж принципиален. И не привык ограничивать себя в удовольствиях, поэтому протягиваю руку и кладу ладонь на живот девушки, провожу по гладкой бархатистой коже. Ее дыхание едва заметно меняется, становится чаще и поверхностнее. Кожа все еще безумно горячая. Но мне нравится ее изучать.
Нужно подняться. Приготовить какой-нибудь завтрак, покормить собаку и выпустить побегать. Потом прибраться, занять себя каким-нибудь делом и не думать о будущем. О том, сколько еще мне удастся играть в эту игру. И что будет, когда придется объявлять победителя.
– Ты куда? – слышу жалобное и сонное, когда поднимаюсь.
Она не спала?
– Надо накормить животинку. И приготовить тебе бульон. Хочешь есть?
– Нет. Голова болит. И спина.
Кажется, ей получше, есть силы жаловаться и болтать. Во мне словно борются два Андрея: один требует оставить Лиану в покое и спуститься вниз, чтобы заняться делами. А второй, и сопротивляться его вкрадчивому шепоту, я не могу, ведет меня обратно к постели.
– Перевернись, – прошу.
Дыхание у нее сбивается, словно Лиана думает, что я способен начать к ней приставать, пока она болеет. Но я лишь провожу рукой вдоль изящной линии позвоночника, мягко нажимаю и… не знаю, кто получает больше удовольствия: я или Лиана. Она напряжена, но расслабляется с каждым новым движением. Обнимает подушку и сладко потягивается.
Я могу сидеть здесь вечность. Смотреть на нее, касаться, слушать мерное дыхание. Мир замирает, течение времени останавливается. Не существует ничего, кроме небольшого темного чердака и двоих на этом чердаке.
Кажется, будто совершенно немыслимое чудо поставило нас на двух противоположных края бесконечной пропасти именно в том месте, где они практически сходятся. Я могу ее коснуться, могу смотреть, но бесконечность рядом не дает забыть о себе. От нее веет холодом.
– Хорошо тебе?
– М-м-м… угу.
– А собачка там голодает. Воет, поди. Думает, ее бросили.
Лиана тяжело вздыхает. Я, наверное, не смогу отказаться от массажа, если она не найдет в себе сил прервать эту пытку. Но она переворачивается и садится на постели, сладко зевая.
– Смотрю, тебе полегчало.
– Жарко.
– Зато температура не растет, и ты спала без таблеток. Это хорошо. Тебе надо поесть.
– Хорошо.
– Хорошо? Я могу пойти и приготовить ужин?
– Да.
– Какая ты добрая. – Я улыбаюсь.
– А как собака? Все еще рычит?
– Он славный малый. Подлечим ему лапу, откормим и кому-нибудь сдадим. Я мониторю группы потеряшек, но пока никто не заявлял. Выздоровеешь, я вас познакомлю.
– Я боюсь собак.
– Не бойся. Я не дам тебе навредить.
Боги, что я вообще несу? Я должен, я ХОТЕЛ ей навредить.
– Ты прочитал рассказ?
– Да, ты молодец. Есть еще идеи?
– Море! Но сейчас я, кажется, не способна думать. Ты подождешь?
– Подожду.
Я слишком близко, я чувствую ее дыхание, я в шаге от того, чтобы поцеловать Лиану и остатки самоконтроля стремительно меня покидают. Но Сергеева вдруг прижимает к моим губам руку и хихикает.
– Нельзя! Ты заболеешь.
Я убираю непослушную прядку криво обрезанных волос, и этот жест ласковее и во многом интимнее поцелуя. Его не спишешь на минутную слабость или накатившую волну страсти.
– Полежи еще. Я вернусь и развлеку тебя. И выпей сироп.
Я спускаюсь вниз, соображаю собаке ужин. Надо бы съездить в супермаркет и взять корм, но пока что не хочется оставлять Лиану одну. Вчера я раз и навсегда поставил точку в собственноручно написанной истории. И теперь совсем не от меня зависит концовка. Но, может, я успею ее сфотографировать. Я безумно хочу увидеть ее в придуманном образе, одна мысль об этом заставляет сердце биться чаще.
Пес радостно виляет хвостом, когда я захожу в гараж и насыпаю в миску кашу с мясом. Никакое животное не сравнится по эмпатии с собакой. Пес любит тебя без условий. Ему плевать, что ты за человек, плевать, что натворил, пес не обращает внимания на открытое уголовное дело, а еще пес не уедет, сменив фамилию, потому что верит тому, что о тебе говорят.
Он просто любит. Радуется, когда ты приходишь, скачет вокруг, наслаждаясь прогулкой по пляжу. Я очень хочу познакомить его с Лианой. Мне почему-то кажется, этот пес ей очень нужен. Его никто не ищет, а значит, он сможет остаться с ней, когда я буду вынужден уйти.
А сейчас меня ждет до ужаса увлекательный вечер в компании болезной начинающей писательницы. Для которой я сначала варю бульон, а затем достаю из шкафа свежий, хрустящий от чистоты, комплект постельного белья и теплую пижаму с носками.
– Переоденься, пока я перестелю постель.
Стараюсь не смотреть в сторону ванной, где переодевается Лиана. Быстро застилаю постель, ставлю поднос с бульоном и кусочком подсушенного хлеба, а еще ноутбук со скачанным сериалом.
Наверное, я сдался. Я не могу больше играть в маньяка. Хочу валяться в постели, слушать сопение Лианы и смотреть сериал. Пока такой шанс у меня еще есть.
– Что ты хочешь смотреть? – Она с любопытством заглядывает в экран, не забывая с аппетитом жевать золотистую корочку.
– Детектив про писателя.
– М-м-м. Хорошо. Спасибо за пижаму. Она классная.
– Я купил тебе еще одежду. И хочу кое-что предложить.
– Что?
– Хочу тебя поснимать. В определенном… концепте, в сюжете.
– На фото? То есть… – Она замирает, не дожевав кусок. Затем с трудом сглатывает и поднимает на меня одновременно и удивленный и перепуганный взгляд. – Без одежды?
Мне стоит невероятных усилий не рассмеяться. Мысль о том, чтобы фотографировать Лиану без одежды, наверное, способна выключить мне мозг, но даже последняя сволочь не способна заставить ее.
– Нет. В одежде.
– В какой?
– Не скажу. Мне нужно создать цельный образ. Принести кое-какой реквизит, расставить мебель и так далее. Но это… м-м-м… романтический сюжет. Даже, я бы сказал, фотоистория об искусстве.
– Интересно, – чуть подумав, отвечает Лиана. – Ладно, я согласна. Но с одним условием.
А она смелеет. С каждой минутой отвоевывает себе все больше и больше. Скоро мне самому ровным счетом ничего не останется.
