Почувствовав движение, я просыпаюсь, но внутреннее чутье не дает выдать это. Приоткрыв глаза совсем чуть-чуть, я наблюдаю, как поднимается Лиана. Наверное, она выспалась. Таблетка сбила жар, и теперь девчонка полна энергии. Мне нравится наблюдать, любоваться изящными контурами ее фигуры, которую даже пижама не скрывает. Лунный свет, проникающий через окно, рисует на ней плавные соблазнительные линии.
Сначала она пьет, потом сладко потягивается, а потом… у меня перехватывает дыхание.
Бросив на меня опасливый взгляд, Сергеева закусывает губу, садится на постель и осторожно подтягивает ноутбук к себе. Мне кажется, сейчас я получу все ответы. И если она зайдет в соцсети… напишет призыв о помощи или свяжется со знакомыми, я получу по заслугам. Я слишком расслабился и оказался слабее, чем о себе думал.
Проходят долгие минуты прежде, чем она закрывает браузер с фильмом и ведет курсор к списку программ. А потом… я готов рассмеяться, больше всего на свете мне хочется сгрести Лиану в объятия. Потому что она открывает «ворд» и начинает печатать. Осторожно, высунув от напряжения кончик языка, стараясь бить по клавишам как можно тише. Боится меня разбудить или нервничает, что я стану ругаться?
Поддавшись порыву, я поднимаю руку и ладонью веду вдоль позвоночника девушки. Она замирает, опустив голову.
– Я крепко сплю. Печатай, как удобно.
Засыпаю под звук ритмичного пощелкивания. На белоснежном электронном листе рождается текст – новая история. Прямо на моих глазах.
Глава девятая
– Все. – Я ставлю точку. – Закончила. Теперь хочу в душ.
– А пиво? – Андрей поднимает голову от телефона и смотрит так, словно я сказала, что с этого дня сижу на диете.
Сегодня третий день, как у меня нет температуры. И мне до ужаса хочется вкусного. Прохладного пива с креветками в кляре, чипсов, сушеных кальмаров и луковых колечек. Я поменяла свой очередной рассказ на вечер с пивом и вкусняшками. Не знаю, действительно ли Андрею нравится то, что я пишу, но каждый раз, когда он читает написанное мной, кажется, будто я готова свернуть горы.
– Сейчас схожу в душ, а потом – пиво. Креветки не терпят легкомыслия. В планировании объедалова есть свое удовольствие.
– К слову о планах. Я все еще хочу тебя поснимать.
Пожимаю плечами, хотя чувствую легкое смущение.
– Я уже сказала, что не против.
– Давай сейчас?
– Сейчас? – Горло вдруг пересыхает.
– Не зря же ты в душ собираешься. Мокрые волосы мне подойдут.
– Хорошо. Я быстро.
– Не торопись. Надо ставить свет.
Мне так волнительно, словно я собираюсь не участвовать в фотосессии, а как минимум иду под венец. Я долго стою под горячими струями в душе, пытаясь прийти в себя и осмыслить то, что творю.
Это сложно, потому что я понятия не имею, что со мной происходит. До восемнадцати я влюблялась мимолетно, выбирая для себя максимально недоступные объекты. Актер в театре, куда мы ходили в школе, старшеклассник, встречавшийся с учительницей по английскому. Кто-то недоступный, в идеале не подозревающий о моем существовании.
После восемнадцати особых романов тоже не было и порой меня это тяготило, но… закончился университет, началась самостоятельная жизнь – и я в ней потерялась. Периодически устанавливала «Тиндер», лайкала там кого-то, получала приглашения, но… не понимала, зачем мне это нужно. Скучно становилось даже не перед свиданием, а на этапе первого ни к чему не обязывающего «Привет», а если до встречи все же доходило, я долго искала в себе желание встретиться снова.
Не находила и удаляла приложение, размышляя о том, что быть старой девой, в общем-то, неплохо. Наверное, будь я посмелее, то нашла бы секс на одну ночь, но смелости во мне уж точно не было и нет.
Поэтому я боюсь думать о Тихомирове. И все равно не могу заставить себя перестать. Как только я забываюсь и расслабляюсь, в голову лезут совершенно дикие фантазии. Вот теперь мне не все равно. Теперь я думаю о том, коснется он меня или нет, вспоминаю поцелуи – и мысли скачут дальше.
Я не знаю, чего хочу. Но не хочу домой. Не хочу, чтобы Андрей сдал меня отцу, не хочу, чтобы вернул домой, не хочу снова остаться в одиночестве, не имея ни малейшего понятия, как жить дальше.
Смотрю в зеркало, оценивая внешность со стороны. Мне кажется, я симпатичная, но достаточно ли, чтобы всерьез понравиться Андрею? Я не умею соблазнять. И не уверена, что имею на это право.
Закрываю глаза и прислоняюсь лбом к зеркалу в поисках прохлады. В ванной слишком душно, а руки и ноги наливаются слабостью.
– Ты в порядке?
Я вздрагиваю, услышав голос Андрея, а потом чувствую, как меня овевает прохладой из коридора.
– Я услышал, как вода стихла, а ты все не выходишь.
– Просто жарко.
– Хочешь воды?
«Хочу тебя. Но боюсь. И, кажется, скоро поеду крышей».
– Нет, все нормально. Идем?
– Идем, все готово.
Мы возвращаемся на чердак, и у меня непроизвольно открывается рот. Я была в душе не дольше получаса, но Андрей за это время превратил небольшую и темную чердачную камеру в настоящую фотостудию. Кровать отодвинута в дальний угол, стол передвинут к окну. Вокруг расставлены какие-то софиты – я не знаю, как называются эти штуки, которые есть во всех студиях. А на столе…
– Ух, ты-ы-ы!
Я даже дышать боюсь на нереально красивую, словно сошедшую с винтажной открытки, печатную машинку. Она идеальна, она так подходит этому чердаку и так волшебно смотрится в цветах заката, что я чувствую себя совершенно лишней в таких декорациях. Чтобы сделать идеальное фото, достаточно просто снимать стол и машинку, рядом с ними я буду смотреться чужеродно и глупо.
Но у Андрея на этот счет свое мнение.
– Одевайся, пока волосы не высохли.
Он отдает мне пакет, в котором я нахожу черный атласный пеньюар с отороченным кружевом вырезом.
– И какой у тебя сюжет? Проститутка пишет мемуары? – фыркаю я.
– Вообще-то это писательница. Но не буду отрицать… – Он окидывает меня взглядом, от которого бросает в жар. – Писательница свободных нравов.
Еще на столе стоит бокал с золотистой газированной жидкостью. По виду она напоминает вино, но я знаю, что в доме нет вина, зато есть бутылка газировки «Дюшес», которую я выпросила, когда болела.
– То есть писательница свободных нравов еще и бухает? Тебя заклюют моралисты.
– Это красиво. Ты ничего не понимаешь в искусстве, и это не удивительно.
– Почему?
– Ты же математик.
– И, по-твоему, я не понимаю в искусстве?! Я вообще-то книгу пишу!
