— Что значит укупорка и пожизненный? — спросил
мистер Болтер. — Что толку объясняться со мной на таком языке? Почему вы
не говорите так, чтобы я мог вас понять?
Феджин хотел было перевести эти таинственные выражения на
простой язык, и, получив объяснение, мистер Болтер узнал бы, что сочетание этих
слов означает по жизненную каторгу, но тут беседа была прервана появлением
юного Бейтса, руки которого были засунуты в карманы, а лицо перекосилось,
выражая полукомическую скорбь.
— Все кончено, Феджин! — сказал Чарли, когда он и
его новый товарищ были представлены друг другу.
— Что это значит?
— Они отыскали джентльмена, которому принадлежит
табакерка. Еще два-три человека явятся опознать его, и Плуту придется пуститься
в плавание, — ответил юный Бейтс. — Мне, Феджин, нужны траурный костюм
и лента на шляпу, чтобы навестить его перед тем, как он отправится в
путешествие. Подумать только, что Джек Даукинс — молодчага Джек — Плут — Ловкий
Плут уезжает в чужие края из-за простой табакерки, которой цена два с половиной
пенса. Я всегда думал, что если такое с ним случится, то по меньшей мере из-за
золотых часов с цепочкой и печатками. Ох, почему он не отобрал у какого-нибудь
старого богача все его драгоценности, чтобы уехать как джентльмен, а не как
простой воришка, без всяких почестей и славы!
Выразив таким образом сочувствие своему злосчастному другу,
юный Бейтс с видом грустным и угнетенным опустился на ближайший стул.
— Что это ты там болтаешь? — воскликнул Феджин,
бросив сердитый взгляд на своего ученика. — Разве не был он на голову выше
всех вас? Разве есть среди вас хоть один, кто бы мог до него дотянуться и в
чем-нибудь сравняться с ним?
— Ни одного, — ответил юный Бейтс голосом,
охрипшим от огорчения. — Ни одного.
— Так о чем же ты болтаешь? — сердито спросил
Феджин. — О чем ты хнычешь?
— О том, что этого не будет в протоколе, — сказал
Чарли, которого взбудоражили нахлынувшие сожаления, побудив бросить открытый
вызов своему почтенному другу о том, что это не будет указано в обвинительном
акте, о том, что никто никогда до конца не узнает, кем он был. Какое место он
займет в Ньюгетском справочнике?
[42]
Может быть, вовсе не
попадет туда. О господи, какой удар!
— Ха-ха! — вскричал Феджин, вытягивая правую руку
к мистеру Болтеру и, словно паралитик, весь сотрясаясь от собственного
хихиканья. — Посмотрите, как они гордятся своей профессией, мой милый. Не
чудесно ли это?
Мистер Болтер кивнул утвердительно, а Феджин, в течение
нескольких секунд созерцавший с нескрываемым удовлетворением скорбь Чарли
Бейтса, подошел к сему молодому джентльмену и потрепал его по плечу.
— Полно, Чарли, — успокоительно сказал
Феджин, — Это станет известно, непременно станет известно. Все узнают,
каким он был смышленым парнем, он сам это покажет и не опозорит своих старых
приятелей и учителей. Подумай о том, как он молод. Как почетно, Чарли, получить
укупорку в такие годы!
— Пожалуй, это и в самом деле честь, — сказал
Чарли, немножко утешившись.
— Он получит все, чего пожелает, — продолжал
еврей. — Его будут содержать в каменном кувшине, как джентльмена, Чарли.
Как джентльмена. Каждый день пиво и карманные деньги, чтобы играть в орлянку,
если он не может их истратить.
— Да неужели? — воскликнул Чарли Бейтс.
— Все это он получит, — ответил Феджин. — И у
нас будет большой парик — такой, что лучше всех умеет болтать языком, чтобы его
защитить. Плут, если захочет, и сам может произнести речь, а мы ее всю
прочитаем в газетах: «Ловкий Плут — взрывы смеха, с судьями конвульсии». Ну
как, Чарли, э?
— Ха-ха! — захохотал Чарли. — Вот будет
потеха! Верно, Феджин? Плут-то им досадит, верно?
— Верно! — воскликнул Феджин. — Уж он
досадит.
— Да что и говорить, досадит, — повторил Чарли,
потирая руки.
— Мне кажется, я его перед собой вижу, — сказал
еврей, устремив взгляд на своего ученика.
— Я тоже! — крикнул Чарли Бейтс. — Ха-ха-ха!
Я тоже. Я все это вижу, ей-богу, вижу, Феджин. Вот потеха! Вот уж взаправду
потеха! Все большие парики стараются напустить на себя важность, а Джек Даукинс
обращается к ним спокойно и задушевно, будто он родной сын судьи и произносит
спич после обеда. Ха-ха-ха!
В самом деле, мистер Феджин столь искусно воздействовал на
эксцентрический характер своего молодого друга, что Бейтс, который сначала был
склонен почитать арестованного Плута жертвой, смотрел на него теперь как на
первого актера на сцене, отличающегося беспримерным и восхитительным юмором, и
с нетерпением ждал часа, когда старому его приятелю представится столь
благоприятный случай обнаружить свои таланты.
— Мы должны половчее разузнать, как идут у него дела
сейчас, — сказал Феджин. — Дай-ка я подумаю.
— Не пойти ли мне? — спросил Чарли.
— Ни за что на свете! — ответил Феджин. —
Рехнулся ты, что ли, мой милый, окончательно рехнулся, если вздумал идти туда,
где… Нет, Чарли, нет. Нельзя терять больше одного за раз.
— Я думаю, сами-то вы не собираетесь идти? —
сказал Чарли, шутливо подмигивая.
— Это было бы не совсем удобно, — покачивая
головой, ответил Феджин.
— А почему бы не послать этого нового парня? —
спросил юный Бейтс, положив руку на плечо Ноэ. — Его никто не знает.
— Ну что же, если он ничего не имеет против… —
начал Феджин.
— Против? — перебил Чарли. — А что он может
иметь против?
— Ровно ничего, мой милый, — сказал Феджин,
поворачиваясь к мистеру Болтеру, — ровно ничего.
— О, как бы не так! — возразил Ноэ, пятясь к двери
и опасливо качая головой. — Нет, нет, бросьте! Это не входит в мои
обязанности.
— А какие он взял на себя обязанности, Феджин? —
спросил юный Бейтс, презрительно созерцая тощую фигуру Ноэ. — Удирать,
когда что-нибудь неладно, и есть по горло, когда все в порядке? Это, что ли,
его занятие?
— Не все ли равно? — возразил мистер
Болтер. — А ты, малыш, не позволяй себе вольностей со старшими, не то тебе
не поздоровится.
В ответ на эту великолепную угрозу юный Бейтс так неистово
захохотал, что прошло некоторое время, прежде чем Феджин мог вмешаться и
объяснить мистеру Болтеру, что в полицейском управлении ему ничто не грозит,
ибо ни отчет о маленьком дельце, в котором он участвовал, ни описание его особы
еще не препровождены в столицу и, по всей вероятности, его даже не подозревают
в том, что он искал в ней приюта, а потому — если он надлежащим образом
переоденется, то может посетить это место с такой же безопасностью, как и
всякое другое в Лондоне, тем более что из всех мест оно самое последнее, где
можно ждать добровольного его появления.
