Отшвырнув старика, он бросился вон из комнаты и, вне себя от
бешенства, сбежал по лестнице.
— Билл, Билл! — закричал Феджин, поспешив за
ним. — Одно слово! Только одно слово!
Это слово не было бы сказано, если бы грабитель мог отпереть
дверь, на что зря тратил силы и ругательства, когда еврей, запыхавшись, догнал
его.
— Выпустите меня! — крикнул Сайкс. — Не
разговаривайте со мной, это опасно. Говорю вам, выпустите меня!
— Выслушайте одно только слово, — возразил Феджин,
положив руку на замок. — Вы не будете…
— Ну? — отозвался тот.
— Вы не будете… слишком неистовы, Билл?
Загорался день, и было достаточно светло, чтобы каждый из
них мог видеть лицо другого. Они обменялись быстрым взглядом; у обоих глаза
зажглись огнем, который не вызывал никаких сомнений.
— Я хочу сказать, — продолжал Феджин, не скрывая,
что считает теперь всякое притворство бесполезным, — хочу сказать, что
быть чересчур неистовым опасно. Будьте хитрым, Билл, и не слишком неистовым…
Сайкс ничего не ответил и, распахнув дверь, которую отпер
Феджин, выбежал на пустынную улицу.
Ни разу не остановившись, ни на секунду не задумываясь, не
поворачивая головы ни направо, ни налево, не поднимая глаз к небу и не опуская
их к земле, но с беспощадной решимостью глядя прямо перед собой, стиснув зубы
так крепко, что, казалось, напряженные челюсти прорвут кожу, грабитель
неудержимо мчался вперед и не пробормотал ни слова, не ослабил ни одного
мускула, пока не очутился у своей двери. Он бесшумно отпер дверь ключом, легко
поднялся по лестнице и, войдя в свою комнату, дважды повернул ключ в замке и,
придвинув к двери тяжелый стол, отдернул полог кровати.
Девушка лежала на ней полуодетая. Его приход разбудил ее,
она приподнялась торопливо, с испуганным видом.
— Вставай! — сказал мужчина.
— Ах, это ты, Билл! — сказала девушка, по-видимому
обрадованная его возвращением.
— Это я, — был ответ. — Вставай.
Горела свеча, но мужчина быстро выхватил ее из подсвечника и
швырнул под каминную решетку. Заметив слабый свет загоревшегося дня, девушка
встала, чтобы отдернуть занавеску.
— Не надо, — сказал Сайкс, преграждая ей дорогу
рукой. — Света хватит для того, что я собираюсь сделать.
— Билл, — сказала девушка тихим, встревоженным
голосом, — почему ты на меня так смотришь?
Несколько секунд грабитель сидел с раздувавшимися ноздрями и
вздымающейся грудью, не спуская с нее глаз; потом, схватив ее за голову и за
шею, потащил на середину комнаты и, оглянувшись на дверь, зажал ей рот тяжелой
рукой.
— Билл, Билл, — хрипела девушка, отбиваясь с
силой, рожденной смертельным страхом. — Я… я не буду ни вопить, ни
кричать… ни разу не вскрикну… Выслушай меня… поговори со мной… скажи мне, что я
сделала!
— Сама знаешь, чертовка! — ответил грабитель,
переводя дыхание. — Этой ночью за тобой следили. Слышали каждое твое
слово.
— Так пощади же, ради неба, мою жизнь, как я пощадила
твою! — воскликнула девушка, прижимаясь к нему. — Билл, милый Билл, у
тебя не хватит духа убить меня. О, подумай обо всем, от чего я отказалась ради
тебя хотя бы только этой ночью. Подумай об этом и спаси себя от преступления; я
не разожму рук, тебе не удастся меня отшвырнуть. Билл, Билл, ради господа бога,
ради самого себя, ради меня, подожди, прежде чем прольешь мою кровь! Я была
тебе верна, клянусь моей грешной душой, я была верна!
Мужчина отчаянно боролся, чтобы освободить руки, но вокруг
них обвились руки девушки, и, как он ни старался, он не мог оторвать ее от
себя.
— Билл! — воскликнула девушка, пытаясь положить
голову ему на грудь. — Джентльмен и эта милая леди предлагали мне сегодня
пристанище в какой-нибудь чужой стране, где бы я могла доживать свои дни в
уединении и покое. Позволь мне повидать их еще раз и на коленях молить, чтобы
они с такой же добротой и милосердием отнеслись и к тебе, и тогда мы оба
покинем это ужасное место и далеко друг от друга начнем лучшую жизнь, забудем,
как мы жили раньше, вспоминая об этом только в молитвах, и больше не
встретимся. Никогда не поздно раскаяться. Так они мне сказали… я это чувствую
теперь… но нам нужно время… хоть немножко времени.
Взломщик освободил одну руку и схватил пистолет. Несмотря на
взрыв ярости, в голове его пронеслась мысль, что он будет немедленно пойман,
если выстрелит. И, собрав силы, он дважды ударил им по обращенному к нему лицу,
почти касавшемуся его лица.
Она пошатнулась и упала, полуослепленная кровью, стекавшей
из глубокой раны на лбу; поднявшись с трудом на колени, она вынула из-за пазухи
белый носовой платок — платок Роз Мэйли — и, подняв его в сложенных руках к
небу, так высоко, как только позволяли ее слабые силы, прошептала молитву,
взывая к создателю о милосердии.
Страшно было смотреть на нее. Убийца, отшатнувшись к стене и
заслоняя глаза рукой, схватил тяжелую дубинку и одним ударом сбил ее с ног.
Глава 48
Бегство Саймса
Из всех злодеяний, совершенных под покровом тьмы в пределах
широко раскинувшегося Лондона с того часа, как нависла над ним ночь, это
злодеяние было самое страшное. Из всех ужасных преступлений, отравивших
зловонием утренний воздух, это преступление было самое гнусное и самое
жестокое.
Солнце — яркое солнце, приносящее человеку не только свет,
но и новую жизнь, надежду и бодрость, — взошло, сияющее и лучезарное, над
многолюдным городом. Сквозь дорогое цветное стекло и заклеенное бумагой окно,
сквозь соборный купол и расщелину в ветхой стене оно равно проливало свои лучи.
Оно озарило комнату, где лежала убитая женщина. Оно озарило ее. Сайкс попытался
преградить ему доступ, но лучи все-таки струились. Если зрелище было страшным в
тусклых, предутренних сумерках, то каково же было оно теперь при этом ослепительном
свете!
Сайкс не двигался: он боялся пошевельнуться. Послышался
стон, рука дернулась, и в ужасе, слившемся с яростью, он нанес еще удар и еще.
Он набросил на нее одеяло; но было тяжелее представлять себе глаза и думать,
что они обращены к нему, чем видеть, как они пристально смотрят вверх, словно
следя за отражением лужи крови, которое в лучах солнца трепетало и плясало на
потолке. Он снова сорвал одеяло. Здесь лежало тело — только плоть и кровь, не
больше, — но какое тело и как много крови!
Он зажег спичку, растопил очаг и сунул в огонь дубинку. На
конце ее прилипли волосы, они вспыхнули, съежились в легкий пепел и,
подхваченные тягой, кружась, полетели вверх к дымоходу. Даже это его испугало
при всей его смелости, но он продолжал держать оружие, пока оно не
переломилось, а потом бросил его на угли, чтобы оно сгорело и обратилось в
золу. Он умылся и вычистил свою одежду; несколько пятен не удалось вывести, он
вырезал куски и сжег их. Сколько этих пятен было в комнате! Даже у собаки лапы
были в крови.
