— Да, открою.
— Подпишете ли правдивое изложение фактов и подтвердите
ли его при свидетелях?
— И это я обещаю.
— Останетесь спокойно здесь, пока не будет составлен
этот документ, и отправитесь со мной туда, где я сочту наиболее уместным его
засвидетельствовать?
— И это я сделаю, если вы настаиваете, — ответил
Монкс.
— Вы должны сделать больше, — сказал мистер
Браунлоу. — Возвратить имущество невинному и безобидному ребенку, ибо
таков он есть, хотя и является плодом преступной и самой несчастной любви. Вы
не забыли условий завещания?.. Исполните их, поскольку они касаются вашего брата,
и тогда отправляйтесь куда угодно! В этом мире вам больше незачем с ним
встречаться!
Пока Монкс шагал взад и вперед, размышляя с мрачным и
злобным видом об этом предложении и о возможностях увильнуть от него,
терзаемый, с одной стороны, опасениями, а с другой — ненавистью, дверь
торопливо отперли, и в Комнату в сильнейшем волнении вошел джентльмен (мистер
Лосберн).
— Этот человек будет схвачен! — воскликнул
он. — Он будет схвачен сегодня вечером.
— Убийца? — спросил мистер Браунлоу.
— Да, — ответил тот. — Видели, как его собака
шныряла около одного из старых притонов, и, по-видимому, нет никаких сомнений в
том, что ее хозяин либо находится там, либо придет туда под покровом темноты.
Там повсюду снуют сыщики. Я говорил с людьми, которым поручена его поимка, и
они утверждают, что он не может ускользнуть. Сегодня вечером правительством
объявлена награда в сто фунтов.
— Я дам еще пятьдесят, — сказал мистер
Браунлоу, — и лично объявлю об этом там, на месте, если мне удастся туда
добраться… Где мистер Мэйли?
— Гарри? Как только он увидел, что вот этот ваш
приятель благополучно уселся с вами в карету, он поспешил туда, где услышал эти
вести, и поскакал верхом, чтобы присоединиться к первому отряду в каком-то
условленном месте на окраине.
— А Феджин? — спросил мистер Браунлоу. — Что
известно о нем?
— Когда я в последний раз о нем слышал, он еще не был
арестован, но его схватят, быть может уже схватили. В этом они уверены.
— Вы приняли решение? — тихо спросил Монкса мистер
Браунлоу.
— Да, — ответил тот. — Вы… вы… сохраните мою тайну?
— Сохраню. Останьтесь здесь до моего возвращения. Это
единственная ваша надежда ускользнуть от опасности.
Джентльмены вышли из комнаты, и дверь была снова заперта на
ключ.
— Чего вы добились? — шепотом спросил доктор.
— Всего, на что мог надеяться, и даже большего. Сообщив
полученные от бедной девушки сведения, а также прежние мои сведения и
результаты расследования, произведенные на месте добрым нашим другом, я не
оставил ему ни одной лазейки и показал в неприкрашенном виде всю его подлость,
которая в таком освещении стала, ясной, как день. Напишите и назначьте встречу
послезавтра в семь часов вечера. Мы будем там на несколько часов раньше, но нам
необходимо отдохнуть, в особенности молодой леди, которой, вероятно,
потребуется значительно большая твердость духа, чем мы с вами можем сейчас
предполагать. Но у меня кровь закипает от желания отомстить за эту бедную
убитую женщину. В какую сторону они отправились?
— Поезжайте прямо в полицейское управление — и вы
явитесь как раз вовремя, — ответил мистер Лосберн. — Я останусь
здесь.
Джентльмены поспешно распрощались — оба были в лихорадочном
возбуждении, с которым не могли справиться.
Глава 50
Погоня и бегство
Неподалеку от Темзы, там, где стоит церковь в Ротерхизе и
где строения на берегу самые грязные, а суда на реке самые черные от пыли
угольных барж и от дыма скученных, низких домов, расположен самый грязный,
самый странный, самый удивительный из всех многочисленных лондонских районов,
неизвестных даже по названию огромному числу обитателей этого города.
Очутиться в этой местности путник может лишь пробравшись
сквозь лабиринт тесных, узких и грязных улиц, заселенных самыми грубыми и
самыми бедными из береговых жителей, где торгуют товарами, на которые здесь
может оказаться спрос. Самые дешевые и невкусные продукты навалены в лавках,
самые неприхотливые и грубые одежды висят у двери торговца и свешиваются с
перил и из окон. Натыкаясь на безработных из числа самых неквалифицированных
тружеников, на грузчиков, угольщиков, падших женщин, оборванных детей и всякий
сброд с пристани, путник с трудом прокладывает себе дорогу, осаждаемый
отвратительными картинами и запахами из узких переулков, ответвляющихся направо
и налево, и оглушаемый грохотом тяжелых фургонов, которые развозят груды
товаров из складов, попадающихся на каждом углу — Выйдя, наконец, на улицы
более отдаленные и менее людные, он идет мимо шатких фасадов, нависающих над
тротуаром; мимо подгнивших стен, как будто качающихся, когда он проходит; мимо
полуразрушенных труб, вот-вот готовых упасть, окон, защищенных ржавыми
железными прутьями, изъеденными временем, — мимо всего того, что
свидетельствует о невообразимой нищете и разрушении.
Вот в этих-то краях за Докхедом, в Саутуорке, находится
Остров Джекоба, окруженный грязным рвом глубиной в шесть — восемь футов в часы
прилива и шириной в пятнадцать — двадцать, некогда называвшимся Милл-Ронд, но в
дни, относящиеся к нашему повествованию, известным как Фолли-Дитч. Эта речонка,
или рукав Темзы, во время прилива всегда может наполниться водой, если открыть
шлюзы у Лид-Миллс, от которой она и получила старое свое наименование. В таких
случаях прохожий, глядя с одного из деревянных мостиков, переброшенных через
ров у Милл-лейн, может наблюдать, как жильцы домов по обеим сторонам спускают
из задних дверей и окон кадушки, ведра и всевозможную домашнюю посуду, чтобы
втащить наверх воду. А если взгляд его, оторвавшись от этих операций, обратится
к самим домам, то открывшаяся картина вызовет величайшее его изумление. Шаткие
деревянные галереи вдоль задних стен, общие для пяти-шести домов, с дырами в
полах, сквозь которые виден ил; окна, разбитые и заклеенные, с торчащими из них
жердями для сушки белья, которого никогда на них нет; комнаты, такие маленькие,
такие жалкие, такие тесные, что воздух кажется слишком зараженным даже для той
грязи и мерзости, какую они скрывают; деревянные пристройки, нависающие над
грязью и грозящие рухнуть в нее — что и случается с иными; закопченные стены и
подгнивающие фундаменты; все отвратительные признаки нищеты, всякая грязь,
гниль, отбросы, — это украшает берега Фолли-Дитч.
На Острове Джекоба склады стоят без крыш и пустуют, стены
крошатся, окна перестали быть окнами, двери вываливаются на улицу, трубы
почернели, но из них не вырывается дым. Лет тридцать — сорок назад, когда эта
местность еще не знала убытков и тяжб в Канцлерском суде,
[45]
она процветала, но теперь это поистине заброшенный остров. У домов нет
владельцев; двери выломаны. И сюда входят все, у кого хватает на это храбрости;
здесь они живут, и здесь они умирают. Те, что ищут приюта на Острове Джекоба,
должны иметь основательные причины для поисков тайного убежища, либо они дошли
до крайней нищеты.
