— Прилив! — крикнул убийца, отпрянув в комнату и
опуская оконную раму. — Был прилив, когда я пришел. Дайте мне веревку,
длинную веревку! Все они толпятся у фасада. Я спущусь в Фолли-Дитч и улизну.
Дайте мне веревку, а не то я совершу еще три убийства и покончу с собой!
Охваченные паническим страхом, люди указали, где хранятся
веревки. Убийца второпях схватил самую длинную и крепкую веревку и бросился
наверх.
Все окна в задней половине дома были давно заложены
кирпичом, за исключением одного оконца в той комнате, где заперли мальчика. Оно
было слишком узко, чтобы он мог пролезть. Но через это отверстие мальчик все время
кричал стоявшим на улице, чтобы они охраняли дом сзади, и когда убийца
выбрался, наконец, через дверцу чердака на крышу, громкий крик возвестил об
этом собравшимся перед фасадом дома, и они тотчас же непрерывным потоком
пустились в обход, напирая друг на друга.
Сайкс так крепко припер дверцу доской, которую нарочно
захватил для этой цели, что изнутри очень трудно было ее открыть, и, пробираясь
ползком по черепицам, взглянул через низкий парапет.
Вода схлынула, и рев превратился в илистое русло. На несколько
мгновений толпа притихла, следя за его движением, не зная его намерений, но,
угадав их и увидев, что его постигла неудача, она разразилась таким
торжествующим и бешеным ревом, по сравнению с которым все прежние вопли
казались шепотом. Снова и снова раздавался рев. К нему присоединялись те, кто
стоял слишком далеко, чтобы уловить его значение; казалось, будто город
изрыгнул сюда всех своих обитателей, чтобы проклясть этого человека.
Со стороны фасада спешили люди — вперед и вперед, —
могучий, бурный поток яростных лиц, то там, то сям озаряемых пылающими
факелами. В дома по ту сторону канала ворвалась толпа; в каждом окне виднелись
лица; люди гроздьями лепились на каждой крыше. Каждый мостик (а отсюда видно
было три моста) прогибался под тяжестью толпы. А поток людей все катился, —
отыскивая какое-нибудь местечко, откуда можно было хоть на секунду увидеть
негодяя и выкрикнуть какое-нибудь проклятье.
— Теперь они его поймают! — крикнул кто-то на
ближайшем мосту. — Ура!
В толпе размахивали шапками. И снова поднялся крик.
— Я дам пятьдесят фунтов тому, кто захватит его
живым! — крикнул старый джентльмен, появившийся на том же мосту. — Я
останусь здесь, пока этот человек не придет ко мне за деньгами.
Опять раздался рев. В эту минуту в толпе пронесся слух, что
дверь, наконец, взломали и тот, кто первый потребовал лестницу, поднялся в
комнату. Как только это известие стало переходить из уст в уста, поток круто
повернул назад; а люди у окон, видя, что народ на мостах хлынул обратно,
выбежали на улицу и влились в толпу, которая беспорядочно рвалась теперь к
покинутому ею месту. Толкаясь и напирая друг на друга, они неудержимо
стремились к двери, чтобы взглянуть на преступника, когда полисмены будут
выводить его из дома. Крики и вопли тех, кого чуть не задушили или сбили с ног
и топтали в давке, были устрашающи; узкие проходы оказались запруженными; и в
это время, когда одни ломились вперед, чтобы вернуться к фасаду дома, а другие
тщетно пытались выбраться из толпы, внимание было отвлечено от убийцы, хотя
всеобщее желание видеть его схваченным возросло, если только это было возможно.
Убийца, съежившись, присел, совершенно подавленный яростью
толпы и невозможностью спастись, но, подметив эту внезапную перемену, он
вскочил, решив сделать последнее усилие в борьбе за жизнь — спуститься в ров и,
рискуя захлебнуться, ускользнуть в темноте и суматохе.
Обретя новую силу и энергию и подгоняемый шумом в доме,
возвещавшим, что туда ворвались, он оперся ногой о дымовую трубу, крепко
обвязал вокруг нее один конец веревки и руками и зубами чуть ли не в одну
секунду сделал прочную подвижную петлю на другом ее конце. Он мог спуститься по
веревке так, чтобы от земли его отделяло расстояние меньше его собственного
роста, и — в руке он держал наготове нож, намереваясь перерезать затем веревку
и прыгнуть.
В тот самый момент, когда он накинул петлю на шею, собираясь
пропустить ее под мышки, а упомянутый старый джентльмен (который крепко
вцепился в перила моста, чтобы его не смяла толпа) взволнованно предупреждал
стоявших вокруг, что человек готовится спуститься в ров, — в этот самый
момент убийца, бросив взгляд назад, на крышу, поднял руки над головой и
вскрикнул от ужаса.
— Опять эти глаза! — вырвался у него
нечеловеческий вопль.
Шатаясь, словно пораженный молнией, он потерял равновесие и
упал через парапет. Петля была у него на шее. От его тяжести она натянулась,
как тетива; точно стрела, сорвавшаяся с нее, он пролетел тридцать пять футов.
Тело его резко дернулось, страшная судорога свела руки и ноги, и он повис,
сжимая в коченеющей руке раскрытый нож.
Старая труба дрогнула от толчка, но доблестно устояла.
Убийца висел безжизненный у стены, а мальчик, отталкивая раскачивающееся тело,
заслонявшее ему оконце, молил ради господа выпустить его.
Собака, до той поры где-то прятавшаяся, бегала с заунывным
воем взад и вперед по парапету и вдруг прыгнула на плечи мертвеца.
Промахнувшись, она полетела в ров, перекувырнулась в воздухе и, ударившись о
камень, размозжила себе голову.
Глава 51
дающая объяснение некоторых тайн и включающая брачное
предложение без всяких упоминаний о закреплении части имущества за женой и о
деньгах на булавки
Всего лишь два дня спустя после событий, изложенных в
предыдущей главе, в три часа пополудни Оливер сидел в дорожной карете, быстро
мчавшей его к родному городу. С ним ехали миссис Мэйли, Роз, миссис Бэдуин и
добряк доктор, а в почтовой карете следовал мистер Браунлоу в сопровождении еще
одного человека, чье имя не было названо.
Дорогой они разговаривали мало, ибо от волнения и
неизвестности Оливер не мог собраться с мыслями и почти лишился дара речи;
по-видимому, его спутники в равной степени разделяли это волнение. Мистер
Браунлоу очень осторожно ознакомил его и обеих леди с показаниями, вырванными у
Монкса, и хотя они знали, что целью их настоящего путешествия является
завершение дела, так удачно начатого, однако все происходящее было настолько
окутано таинственностью, что они испытывали сильнейшее беспокойство.
Тот же добрый друг с помощью мистера Лосберна позаботился,
чтобы к ним не просочилось никаких сведений о случившихся недавно ужасных
событиях. «Разумеется, — сказал он, — в скором времени им придется
узнать о них, но, пожалуй, лучше будет, если они узнают не теперь; хуже, во
всяком случае, быть не может».
Итак, ехали они молча. Каждый был погружен в размышления о
том, что свело их вместе, и ни один не был расположен высказывать вслух мысли,
осаждавшие всех.
