У мужчины было худое и очень бледное лицо; волосы и борода
седые; глаза налиты кровью. У старухи лицо было сморщенное; два уцелевших зуба
торчали над нижней губой, а глаза были острые и блестящие. Оливер боялся
смотреть и на нее и на мужчину. Они слишком походили на крыс, которых он видел
на улице.
— Никто к ней не подойдет! — злобно крикнул
мужчина, вскочив с места, когда гробовщик направился к нише. — Не
подходите! Будь вы прокляты, не подходите, если вам дорога жизнь!
— Вздор, дружище! — сказал гробовщик, который
привык к горю во всех его видах. — Вздор!
— Слушайте! — крикнул человек, сжав кулаки и в
бешенстве топнув ногой. — Слушайте! Я не позволю зарыть ее в землю. Там
она не найдет покоя: черви будут ей мешать… Глодать ее они не могут, так она
иссохла.
В ответ на этот сумасшедший бред гробовщик не сказал ни
слова; достав из кармана мерку, он опустился на колени перед покойницей.
— Ах! — воскликнул мужчина, залившись слезами и
падая к ногам умершей. — На колени перед ней, на колени перед ней, вы все,
и запомните мои слова! Говорю вам, ее уморили голодом! Я не знал, что ей так
худо, пока у нее не началась лихорадка. И тогда обрисовались все ее кости. Не
было ни огня в очаге, ни свечи. Она умерла в темноте — в темноте! Она не могла
даже разглядеть лица своих детей, хотя мы слышали, как она окликала их по
имени. Для нее я просил милостыню, а меня посадили в тюрьму. Когда я вернулся,
она умерла, и кровь застыла у меня в жилах, потому что ее уморили голодом.
Клянусь пред лицом бога, который это видел, — ее уморили голодом!
Он вцепился руками в волосы и с громкими воплями стал
кататься по полу; глаза его остановились, а на губах выступила пена.
Испуганные дети горько заплакали, но старуха, которая все
время оставалась невозмутимой, как будто не слышала того, что происходило
вокруг, угрозами заставила их замолчать. Развязав галстук мужчине, все еще
лежавшему на полу, она, шатаясь, подошла к гробовщику.
— Это моя дочь, — сказала старуха, кивая головой в
сторону покойницы и с идиотским видом подмигивая, что производило здесь еще
более страшное впечатление, чем вид мертвеца. — Боже мой, боже мой! Как
это чудно! Я родила ее и была тогда молодой женщиной, теперь я весела и
здорова, а она лежит здесь, такая холодная и застывшая! Боже мой, боже мой,
подумать только: ведь Это прямо как в театре, прямо как в театре!
Пока жалкое создание шамкало и хихикало, предаваясь
омерзительному веселью, гробовщик направился к двери.
— Постойте! — громким шепотом окликнула
старуха. — Когда ее похоронят — завтра, послезавтра или сегодня вечером? Я
убирала ее к погребению, и я, знаете ли, должна идти за гробом. Пришлите мне
большой плащ — хороший теплый плащ, потому что стоит лютый холод. И мы должны
поесть пирожка и выпить вина, перед тем как идти! Ладно уж! Пришлите хлеба —
ковригу хлеба и чашку воды… Миленький, будет у нас хлеб? — нетерпеливо
спросила она, уцепившись за пальто гробовщика, когда тот снова двинулся к
двери.
— Да, да, — сказал гробовщик. — Конечно. Все,
что вы пожелаете!
Он вырвался из рук старухи и поспешно вышел, увлекая за
собой Оливера.
На следующий день (тем временем семейству оказана была
помощь в виде двух фунтов хлеба и куска сыру, доставленных самим мистером
Бамблом) Оливер со своим хозяином вернулся в убогое жилище, куда уже прибыл
мистер Бамбл в сопровождении четырех человек из работного дома, которым
предстояло нести гроб. Ветхие черные плащи были наброшены на лохмотья старухи и
мужчины, и, когда привинтили крышку ничем не обитого гроба, носильщики подняли
его на плечи и вынесли на улицу.
— А теперь шагайте быстрее, старая леди, — шепнул
Сауербери на ухо старухе. — Мы опаздываем, а не годится, чтобы священник
нас ждал. Вперед, ребята, во всю прыть!
После такого распоряжения носильщики пустились рысцой ее
своей легкой ношей, а двое провожающих изо всех сил старались не отставать.
Мистер Бамбл и Сауербери бодро шагали впереди, а Оливер, у которого ноги были
не такие длинные, как у его хозяина, бежал сбоку.
Впрочем, вопреки предположениям мистера Сауербери, не было
необходимости спешить, ибо, когда они достигли заброшенного, заросшего крапивой
уголка кладбища, отведенного для приходских могил, священника еще не было, а
клерк, сидевший у камина в ризнице, считал вполне возможным, что он придет
примерно через час. Поэтому гроб поставили у края могилы, и двое провожающих
терпеливо ждали, стоя в грязи, под холодным моросящим дождем, а оборванные
мальчишки, привлеченные на кладбище предстоящим зрелищем, затеяли шумную игру в
прятки среди могильных плит или, придумав новое развлечение, перепрыгивали
через гроб. Мистер Сауербери и Бамбл в качестве личных друзей клерка сидели с
ним у камина и читали газету.
Наконец, по прошествии часа показались мистер Бамбл,
Сауербери и клерк, бежавшие к могиле. Немедленно вслед за ними появился
священник, на ходу надевавший стихарь. Затем мистер Бамбл для соблюдения
приличий поколотил двух-трех мальчишек, а священник, прочитав из погребальной
службы столько, сколько можно было прочесть за четыре минуты, отдал стихарь
клерку и ушел.
— Ну, Билл, — сказал Сауербери могильщику, —
засыпайте могилу.
Работа была нетрудная: в могиле было столько гробов, что
всего несколько футов отделяли верхний гроб от поверхности земли. Могильщик
набросал земли, притоптал ее ногами, поднял на плечи лопату и удалился в
сопровождении мальчишек, которые орали, досадуя на то, что потеха так скоро
кончилась.
— Ступайте, приятель! — сказал Бамбл, похлопав по
спине мужчину. — Сейчас запрут ворота кладбища.
Мужчина, который не шевельнулся с тех пор, как стал у края
могилы, вздрогнул, поднял голову, посмотрел на говорившего, сделал несколько
шагов и упал без чувств. Сумасшедшая старуха была слишком занята оплакиванием
плаща (который снял с нее гробовщик), чтобы обращать внимание на мужчину.
Поэтому его окатили холодной водой из кружки, а когда он очнулся, благополучно
выпроводили с кладбища, заперли ворота и разошлись в разные стороны.
— Ну что, Оливер, — спросил Сауербери, когда они
шли домой, — как тебе это понравилось?
— Ничего, благодарю вас, сэр, — нерешительно
ответил Оливер. — Не очень, сэр.
— Со временем привыкнешь, Оливер, — сказал
Сауербери. — Это пустяки, когда привыкнешь.
Оливер хотел бы знать, долго ли пришлось привыкать мистеру
Сауербери. Но он счел более разумным не задавать этого вопроса и вернулся в
лавку, размышляя обо всем, что видел и слышал.
Глава 6
Оливер, раздраженный насмешками Ноэ, приступает к действиям
и приводит его в немалое изумление
