Долго оставался Оливер в этой позе. Свеча догорала в
подсвечнике, когда он встал. Осторожно осматриваясь и чутко прислушиваясь, он
потихоньку отпер дверь и выглянул на улицу.
Была холодная, темная ночь. На взгляд мальчика, звезды были
дальше от земли, чем он привык их видеть; ветра не было, и мрачные тени,
отбрасываемые на землю деревьями, казались призрачными и мертвыми — так были
они неподвижны. Он тихо запер дверь. При слабом свете догорающей свечи, увязав
в носовой платок коекакую свою одежду, он сел на скамейку и стал ждать утра.
Когда первый луч света пробился сквозь щели в ставнях,
Оливер встал и снова снял дверные засовы. Робкий взгляд, брошенный вокруг,
минутное колебание — и он притворил за собой дверь и очутился на улице.
Он посмотрел направо, потом налево, не зная, куда бежать. Он
вспомнил, что повозки, выезжая из города, медленно поднимались на холм. Он
избрал этот путь и, дойдя до тропинки, пересекавшей поле, которая, как он знал,
дальше снова выходила на дорогу, свернул на эту тропинку и быстро пошел вперед.
Оливер прекрасно помнил, что по этой самой тропинке он бежал
рысцой рядом с мистером Бамблом, когда тот вел его с фермы в работный дом. Путь
его лежал как раз мимо коттеджа. Сердце у него сильно забилось, когда он об
этом подумал, и он чуть было не повернул назад. Но он уже прошел немалое
расстояние и потерял бы много времени на обратный путь. К тому же было очень
рано, и вряд ли были основания опасаться, что его увидят. Итак, он двинулся
вперед.
Он поравнялся с домом. По-видимому, в такой ранний час все
обитатели его еще спали. Оливер остановился и заглянул в сад. Какой-то мальчик
полол грядку; когда Оливер остановился, он поднял бледное личико — это был один
из его прежних товарищей. Оливер обрадовался, что увидел его, прежде чем отсюда
уйти: мальчик был моложе его, но Оливер жил с ним в дружбе и часто они вместе
играли. Много раз их обоих били, морили голодом, сажали под замок.
— Тише, Дик! — сказал Оливер, когда мальчик
подбежал к калитке и просунул между перекладинами худую руку, чтобы
поздороваться с ним. — Никто еще не встал?
— Никто, кроме меня, — ответил мальчик.
— Дик, не говори, что ты меня видел, — сказал
Оливер. — Я сбежал. Меня били и обижали, и я решил искать счастья
где-нибудь далеко отсюда. Не знаю только где. Какой ты бледный!
— Я слышал, как доктор сказал, что я умру, — слабо
улыбнувшись, ответил мальчик. — Я рад, что повидался с тобой, но уходи,
уходи!
— Нет, я хочу попрощаться с тобой, — сказал
Оливер. — Мы еще увидимся, Дик. Знаю, что увидимся! Ты будешь здоровым и
счастливым!
— Надеюсь, — ответил мальчик. — После того
как умру. Я знаю, доктор прав, Оливер, потому что мне часто снятся небо, ангелы
и добрые лица, которых я никогда не вижу наяву. Поцелуй меня, — сказал
мальчик, вскарабкавшись на низкую калитку и обвив ручонками шею Оливера. —
Прощай, милый! Да благословит тебя бог.
Это благословение произнесли уста ребенка, но Оливер впервые
услышал, что на него призывают благословение, и в последующей своей жизни,
полной борьбы, страданий, превратностей и невзгод, он никогда не забывал его.
Глава 8
Оливер идет в Лондон. Он встречает на дороге странного
молодого джентльмена
Оливер добрался до перелаза, которым кончалась тропинка, и
снова вышел на большую дорогу. Было восемь часов. Хотя от города его отделяло
почти пять миль, но до полудня он бежал, прячась за изгородями, опасаясь, что его
преследуют и могут настигнуть. Наконец, он сел отдохнуть у придорожного столба
и впервые задумался о том, куда ему идти и где жить.
На столбе, у которого он сидел, было начертано крупными
буквами, что отсюда до Лондона ровно семьдесят миль. Эта надпись вызвала у
мальчика вереницу мыслей. Лондон!.. Величественный, огромный город!.. Никто —
даже сам мистер Бамбл — никогда не сможет отыскать его там! Старики в работном
доме говаривали, что ни один толковый парень не будет нуждаться, живя в
Лондоне, и в этом большом городе существуют такие способы зарабатывать деньги,
о каких понятия не имеют люди, выросшие в провинции. Это было самое подходящее
место для бездомного мальчика, которому придется умереть на улице, если никто
ему не поможет. Когда эти мысли пришли ему в голову, он вскочил и снова зашагал
вперед.
Расстояние между ним и Лондоном уменьшилось еще на добрые
четыре мили, прежде чем он сообразил, сколько он должен претерпеть, пока
достигнет цели своего путешествия. Слегка замедлив шаги, он задумался о том,
как ему туда добраться. В узелке у него была корка хлеба, грубая рубашка и две
пары чулок. Кроме того, в кармане был пенни — подарок Сауербери после каких-то
похорон, на которых Оливер особенно отличился. «Чистая рубашка, — подумал
Оливер, — вещь прекрасная, так же как две пары заштопанных чулок и пенни;
но от этого мало пользы тому, кто должен пройти шестьдесят пять миль в зимнюю
пору».
Оливер, как и большинство людей, отличался чрезвычайной
готовностью и уменьем подмечать трудности, но был совершенно беспомощен, когда
нужно было придумать какой-нибудь осуществимый способ их преодолеть. И после
долгих размышлений, оказавшихся бесплодными, он перебросил свой узелок через
другое плечо и поплелся дальше.
В тот день Оливер прошел двадцать миль, и за все это время у
него во рту не было ничего, кроме сухой корки хлеба и воды, которую он выпросил
у дверей придорожного коттеджа. Когда стемнело, он свернул на луг и, забравшись
в стог сена, решил лежать здесь до утра. Сначала ему было страшно, потому что
ветер уныло завывал над оголенными полями. Ему было холодно, он был голоден и
никогда еще не чувствовал себя таким одиноким. Но, очень устав от ходьбы, он
скоро заснул и забыл о своих невзгодах.
К утру он озяб, окоченел и был так голоден, что поневоле
обменял свой пенни на маленький хлебец в первой же деревне, через которую
случилось ему проходить. Он прошел не больше двенадцати миль, когда снова
спустилась ночь. Ступни его ныли, и от усталости подкашивались ноги. Прошла еще
одна ночь, которую он провел в холодном, сыром месте, и ему стало еще хуже;
когда наутро он тронулся в путь, то едва волочил ноги.
Он подождал у подножия крутого холма, пока приблизится
почтовая карета, и попросил милостыню у пассажиров, сидевших снаружи, но мало
кто обратил на него внимание, да и те сказали, чтобы он подождал, пока они
поднимутся на вершину холма, а тогда они посмотрят, так ли он быстро побежит,
чтобы получить полпенни. Бедный Оливер старался не отставать от кареты, но
потерпел неудачу: он очень устал, и у него болели ноги. Наружные пассажиры
спрятали в карман свои полпенни, заявив, что он — ленивый щенок и ровно ничего
не заслуживает. И карета с грохотом укатила, оставив за собой только облако
пыли.
В некоторых деревнях были прибиты большие цветные доски с
предупреждением всем, кто просит милостыню в этой округе, что им грозит тюрьма.
Оливера это всякий раз очень пугало, и он спешил поскорее покинуть эти места. В
других деревнях он стоял у гостиниц и горестно смотрел на прохожих; обычно это
кончалось тем, что хозяйка гостиницы приказывала одному из форейторов,
слонявшихся поблизости, прогнать мальчишку, потому что — в этом она уверена —
он хочет что-нибудь стащить. Если он просил милостыню у двери фермера, в девяти
случаях из десяти грозили натравить на него собаку, а когда он просовывал нос в
лавку, заходила речь о бидле, после чего у Оливера от страха пересыхало во рту,
а ведь частенько у него во рту ничего, кроме слюны, не бывало.
