— Как вы намерены решить это дело, сэр? — спросил
клерк.
— Очень просто! — ответил мистер Фэнг. — Он
приговаривается к трехмесячному заключению и, разумеется, к тяжелым работам.
Очистить зал!
Открыли дверь, и два человека приготовились унести бесчувственного
мальчика в тюремную камеру, как вдруг пожилой человек в поношенном черном
костюме, на вид пристойный, но бедный, ворвался в комнату и направился к столу
судьи.
— Подождите! Не уносите его! Ради бога, подождите
минутку! — воскликнул вновь прибывший, запыхавшись от быстрой ходьбы.
Хотя духи, председательствующие в подобных местах,
пользуются полной и неограниченной властью над свободой, добрым именем,
репутацией, чуть ли не над жизнью подданных ее величества, в особенности
принадлежащих к беднейшим классам, и хотя в этих стенах ежедневно разыгрываются
такие фантастические сцены, что ангелы могли бы выплакать себе глаза, однако
это скрыто от общества, разве только кое-что проникает в печать. Вследствие
этого мистер Фэнг не на шутку вознегодовал при виде незваного гостя, столь
неучтиво нарушившего порядок.
— Что это? Кто это такой? Выгнать этого человека!
Очистить зал! — вскричал мистер Фэнг.
— Я буду говорить! — крикнул человек. — Я не
позволю, чтобы меня выгнали! Я все видел. Я владелец книжного ларька. Я требую,
чтобы меня привели к присяге! Меня вы не заставите молчать. Мистер Фэнг, вы
должны меня выслушать! Вы не можете мне отказать, сэр.
Этот человек был прав. Вид у него был решительный, а дело
принимало слишком серьезный оборот, чтобы можно было его замять.
— Приведите этого человека к присяге! — весьма
недружелюбно проворчал мистер Фэнг. — Ну, что вы имеете сказать?
— Вот что: я видел, как три мальчика — арестованный и
еще двое слонялись по другой стороне улицы, когда этот джентльмен читал книгу.
Кражу совершил другой мальчик. Я видел, как это произошло и видел, что вот этот
мальчик был совершенно ошеломлен и потрясен.
К тому времени достойный владелец книжного ларьки немного
отдышался и уже более связно рассказал, при каких обстоятельствах была
совершена кража.
— Почему вы не явились сюда раньше? — помолчав,
спросил Фэнг.
— Мне не на кого было оставить лавку, — ответил
тот. — Все, кто мог бы мне помочь, приняли участие в погоне. Еще пять
минут назад я никого не мог найти, а сюда я бежал всю дорогу.
— Истец читал, не так ли? — осведомился Фэнг,
снова помолчав.
— Да, — ответил человек. — Вот эту самую
книгу, которая у него в руке.
— Эту самую, да? — сказал Фэнг. — За нее
уплачено?
— Нет, не уплачено, — с улыбкой ответил
книгопродавец.
— Ах, боже мои, я об этом совсем забыл! —
простодушно воскликнул рассеянный старый джентльмен.
— Что и говорить, достойная особа, а еще возводит
обвинения на бедного мальчика! — сказал Фэнг, делая комические усилия
казаться сердобольным. — Я полагаю, сэр, что вы завладели этой книгой при
весьма подозрительных и порочащих вас обстоятельствах. И можете считать себя
счастливым, что владелец ее не намерен преследовать вас по суду. Пусть это
послужит вам уроком, любезнейший, а не то правосудие еще займется вами… Мальчик
оправдан. Очистить зал!
— Черт побери! — вскричал старый джентльмен, не в
силах больше сдерживать свой гнев. — Черт побери! Я…
— Очистить зал! — сказал судья. — Полисмены,
слышите? Очистить зал!
Приказание было исполнено. И негодующего мистера Браунлоу,
который был вне себя от гнева и возмущения, выпроводили вон с книгой в одной
руке и с бамбуковой тростью в другой. Он вышел во двор, и бешенство его
мгновенно улеглось. На мощеном дворе лежал маленький Оливер Твист в
расстегнутой рубашке и со смоченными водой висками; лицо его было смертельно
бледно, дрожь пробегала по всему телу.
— Бедный мальчик, бедный мальчик! — сказал мистер
Браунлоу, наклонившись к нему. — Карету! Пожалуйста, пусть кто-нибудь
наймет карету. Поскорее!
Появилась карета, и когда Оливера бережно опустили на одно
сиденье, старый джентльмен занял другое.
— Разрешите поехать с вами? — попросил владелец
книжного ларька, заглядывая в карету.
— Ах, боже мой, конечно, дорогой сэр! — быстро
ответил мистер Браунлоу. — Я забыл о вас. Боже мой, боже мой! У меня все
еще эта злополучная книга! Влезайте поскорее! Бедный мальчуган! Нельзя терять
ни минуты.
Владелец книжного ларька сел в карету, и они уехали.
Глава 12
в которой об Оливере заботятся лучше, чем когда бы то ни,
было, а в которой снова повествуется о веселом старом джентльмене и его молодых
друзьях
Карета с грохотом катила почти той же дорогой, какой шел
Оливер, когда впервые вступил в Лондон, сопутствуемый Плутом, и, доехав до
«Ангела» в Излингтоне, свернула в другую сторону и, наконец, остановилась у
чистенького домика в тихой, окаймленной деревьями улице близ Пентонвила. Здесь
Оливеру была немедленно приготовлена постель, и сам мистер Браунлоу проследил,
чтобы в нее бережно уложили его юного питомца; здесь за ним ухаживали с
бесконечной нежностью и заботливостью.
Но в течение многих дней Оливер оставался нечувствительным к
доброте своих новых друзей. Солнце взошло и зашло, и снова взошло и зашло, и
это повторялось много раз, а мальчик по-прежнему метался на кровати к
иссушающем жару лихорадки. Червь совершает свою работу над трупом не с большей
уверенностью, чем этот медленно ползущий огонь над живым телом.
Слабый, худой и бледный, он очнулся, наконец, словно после
долгого тревожного сна.
— Что это за комната? Куда меня привели? — спросил
Оливер. — Мне здесь никогда не случалось спать.
Он был очень истощен и слаб, и эти слова произнес тихим
голосом, но их тотчас же услышали. Полог у изголовья кровати быстро отдернули,
и добродушная старая леди, опрятно и скромно одетая, поднялась с кресла у самой
кровати, в котором она сидела, занимаясь шитьем.
— Тише, дорогой мой, — ласково сказала старая
леди. — Ты должен лежать очень спокойно, иначе опять заболеешь. А тебе
было очень плохо, так плохо, что хуже и быть не может. Ложись, будь умником!
С этими словами старая леди осторожно уложила голову Оливера
на подушку и, откинув ему волосы со лба с такой добротой и любовью посмотрела
на него, что он невольно схватил исхудалой рукой ее руку и обвил ее вокруг
своей шеи.
— Господи помилуй! — со слезами на глазах сказала
старая леди. — Какое благодарное милое дитя! И какой он хорошенький! Что
почувствовала бы его мать, если бы все это время она сидела, как я, в его
кровати и могла поглядеть на него сейчас!
