— Ну-ка, посмотрим: он вернется не позже чем через
двадцать минут, — сказал мистер Браунлоу, вынимая часы и кладя их на
стол. — К тому времени стемнеет.
— О! Вы всерьез думаете, что он вернется? —
осведомился мистер Гримуиг.
— А вы этого не думаете? — с улыбкой спросил
мистер Браунлоу.
В тот момент дух противоречия целиком овладел мистером
Гримуигом, а самоуверенная улыбка друга еще сильнее его подстрекнула.
— Не думаю! — сказал он, ударив кулаком по
столу. — На мальчишке новый костюм, под мышкой пачка дорогих книг, а в
кармане билет в пять фунтов. Он пойдет к своим приятелям-ворам и посмеется над
вами. Если этот мальчишка когда-нибудь вернется сюда, сэр, я готов съесть свою
голову.
С этими словами он придвинул стул к столу. Два друга сидели
в молчаливом ожидании, а между ними лежали часы.
Следует отметить, чтобы подчеркнуть то значение, какое мы
приписываем нашим суждениям, и ту гордыню, с какой мы делаем самые опрометчивые
и торопливые заключения, — следует отметить, что мистер Гримуиг был отнюдь
не жестокосердным человеком и непритворно огорчился бы, если бы его почтенного
друга обманули и одурачили, но при всем том он искренне и от всей души надеялся
в ту минуту, что Оливер Твист никогда не вернется.
Сумерки сгустились так, что едва можно было разглядеть цифры
на циферблате, но два старых джентльмена по-прежнему сидели молча, а между ними
лежали часы.
Глава 15
показывающая, сколь нежно любил Оливера Твиста веселый
старый еврей и мисс Нэнси
В темной комнате дрянного трактира, в самой грязной части
Малого Сафрен-Хилла, в хмурой и мрачной берлоге, пропитанной запахом спирта,
где зимой целый день горит газовый рожок и куда летом не проникает ни один луч
солнца, сидел над оловянным кувшинчиком и рюмкой человек в вельветовом сюртуке,
коротких темных штанах, башмаках и чулках, которого даже при этом тусклом свете
самый неопытный агент полиции не преминул бы признать за мистера Уильяма
Сайкса. У ног его сидела белая красноглазая собака, которая то моргала, глядя
на хозяина, то зализывала широкую свежую рану на морде, появившуюся, очевидно,
в результате недавней драки.
— Смирно, гадина! Смирно! — приказал мистер Сайкс,
внезапно нарушив молчание.
Были ли мысли его столь напряжены, что им помешало моргание
собаки, или нервы столь натянуты в результате его собственных размышлений, что
для их успокоения требовалось угостить пинком безобидное животное, —
остается невыясненным. Какова бы ни была причине, но на долю собаки достались
одновременно и пинок и проклятье.
Собаки обычно не склонны мстить за обиды, нанесенные их
хозяевами, по собака мистера Сайкса, отличаясь таким же скверным нравом, как и
ее владелец, и, быть может, находясь в тот момент под впечатлением пережитого
оскорбления, без всяких церемоний вцепилась зубами в его башмак. Хорошенько
встряхнув его, она с ворчанием спряталась под скамью — как раз вовремя, чтобы
ускользнуть от оловянного кувшина, который мистер Сайкс занес над ее головой.
— Вот оно что! — произнес Сайкс, одной рукой
схватив кочергу, а другой неторопливо открывая большой складной нож, который
вытащил из кармана. — Сюда, дьявол! Сюда! Слышишь?
Собака несомненно слышала, так как мистер Сайкс говорил
грубейшим тоном и очень грубым голосом, но, испытывая, по-видимому, какое-то
странное нежелание оказаться с перерезанной глоткой, она не покинула своего
места и зарычала еще громче; она вцепилась зубами в конец кочерги и принялась
грызть ее, как дикий зверь.
Такое сопротивление только усилило бешенство мистера Сайкса,
который, опустившись на колени, злобно атаковал животное. Собака металась из
стороны в сторону, огрызаясь, рыча и лая, а человек ругался, наносил удары и
изрыгал проклятья; борьба достигла критического момента, как вдруг дверь
распахнулась, и собака вырвалась из комнаты, оставив Билла Сайкса с кочергой и
складным ножом в руках.
Для ссоры всегда нужны две стороны — гласит старая
поговорка. Мистер Сайкс, лишившись собаки как участника в ссоре, немедленно
перенес свой гнев на вновь прибывшего.
— Черт вас побери, зачем вы влезаете между мной и моей
собакой? — злобно жестикулируя, крикнул Сайкс.
— Я не знал, мой милый, не знал, — смиренно
ответил Феджин (появился именно он).
— Не знали, трусливый вор? — проворчал
Сайкс. — Не слышали шума?
— Ни звука не слышал, Билл, умереть мне на этом
месте, — ответил еврей.
— Ну да! Конечно, вы ничего не слышите, — злобно
усмехнувшись, сказал Сайкс. — Крадетесь так, что никто не слышит, как вы
вошли и вышли! Жаль Феджин, что полминуты тому назад вы не были этой собакой!
— Почему? — с натянутой улыбкой осведомился еврей.
— Потому что правительство заботится о жизни таких
людей, как вы, которые подлее всякой дворняжки, но разрешает убивать собак,
когда б человек ни пожелал, — ответил Сайкс, с многозначительным видом
закрывая свой нож. — Вот почему.
Еврей потер руки и, присев к столу, принужденно засмеялся в
ответ на шутку своего друга. Впрочем, ему было явно не по себе.
— Ладно, ухмыляйтесь! — продолжал Сайкс, кладя на
место кочергу и созерцая его со злобным презрением. — Никогда не случится
вам посмеяться надо мной, разве что на виселице. Вы в моих руках, Феджин, и
будь я проклят, если вас выпущу. Да! Попадусь я — попадетесь и вы. Стало быть,
будьте со мной осторожны.
— Да, да, мой милый, — сказал еврей, — все
это мне известно. У нас… у нас общие интересы, Билл, общие интересы.
— Гм… — пробурчал Сайкс, словно он полагал, что не
все интересы у них общие. — Ну, что же вы хотели мне сказать?
— Все благополучно пропущено через тигель, —
отвечал Феджин, — и я принес вашу долю. Она больше, чем полагается вам,
мой милый, но так как я знаю, что в следующий раз мы меня не обидите, и…
— Довольно болтать! — нетерпеливо перебил
грабитель. — Где она? Подавайте!
— Хорошо, Билл, не торопите меня, не торопите, —
успокоительным гоном отозвался еврей. — Вот она! Все в сохранности!
С этими словами он вынул из-за пазухи старый бумажный платок
и, развязав большой узел в одном из его уголков, достал маленький пакет в
оберточной бумаге. Сайкс, выхватив его из рук еврея, торопливо развернул и
начал считать находившиеся в нем соверены.
[26]
— Это все? — спросил Сайкс.
