Любопытно было всматриваться в иные лица, выделявшиеся из
толпы. Прежде всего-сам председатель (хозяин заведения), грубый, неотесанный,
тяжеловесный мужчина, который шнырял глазами во все стороны, пока продолжалось
пение, и делая вид, что принимает участие в общем веселье, видел все, что
происходит, слышал все, что говорится, а зрение у него было острое и слух
чуткий. С ним рядом сидели певцы, с профессиональным равнодушием слушавшие
похвалы всей компании и по очереди прикладывавшиеся к дюжине стаканчиков виски
с водой, поднесенных им пылкими поклонниками, чьи физиономии, носившие печать
чуть ли не всех пороков во всех стадиях их развития, неумолимо привлекали
внимание именно своей омерзительностью. Хитрость, жестокость, опьянение были
ярко запечатлены на них, а что касается женщин, то иные еще сохранили какую-то
свежесть юности, блекнувшую, казалось, у вас на глазах; другие же окончательно
утратили все признаки своего пола и олицетворяли лишь гнусное распутство и
преступность; эти девушки, эти молодые женщины — ни одна из них не перешагнула
порога юности — являли собой, пожалуй, самое печальное зрелище в этом
омерзительном вертепе.
Тем временем Феджин, отнюдь не тревожимый серьезными
размышлениями, жадно всматривался в лица, по-видимому не находя того, кого
искал. Когда ему удалось, наконец, поймать взгляд человека, занимавшего
председательское место, он осторожно поманил его и вышел из комнаты так же
тихо, как и вошел.
— Чем могу служить вам, мистер Феджин? —
осведомился председатель, выйдя вслед за ним на площадку. — Не угодно ли
присоединиться к нам? Все будут рады, все до единого.
Еврей нетерпеливо покачал головой и шепотом спросил:
— Он здесь?
— Нет, — ответил тот.
— И никаких известий о Барни?
— Никаких, — ответил хозяин «Калек», ибо это был
он. — Барни не шелохнется, пока все не утихнет. Будьте уверены, они там
напали на след, и, если бы он вздумал двинуться с места, их сразу бы накрыли. С
Барни ничего плохого не случилось, не то я бы о нем услышал. Бьюсь об заклад,
что Барни ведет себя молодцом. О нем можете не беспокоиться.
— А тот будет здесь сегодня? — спросил еврей,
снова выразительно подчеркивая местоимение.
— Вы говорите о Монксе? — нерешительно спросил
хозяин.
— Тес!.. — зашептал еврей. — Да.
— Конечно, — ответил хозяин, вытаскивая из кармана
золотые часы. — Я ждал его раньше. Если вы подождете минут десять, он…
— Нет, нет! — быстро сказал еврей, который как
будто и хотел видеть того, о ком шла речь, и был рад, что его нет. —
Передайте ему, что я заходил сюда повидаться с ним; пусть он придет ко мне
сегодня вечером. Нет, лучше завтра. Раз его здесь нет, то не поздно будет и
завтра.
— Ладно! — отозвался хозяин. — Еще
что-нибудь?
— Ни слова больше, — сказал еврей, спускаясь по
лестнице.
— Послушайте, — заговорил хриплым шепотом хозяин,
перевешиваясь через перила, — сейчас самое время обделать дело! У меня
здесь Фил Баркер; так пьян, что любой мальчишка может его сцапать.
— А! Впрочем, для Фила Баркера время еще не
пришло, — ответил еврей, подняв голову. — Фил должен еще поработать,
прежде чем мы позволим себе расстаться с ним. Возвращайтесь-ка, мой милый, к
своей компании и скажите им, чтобы они веселились… пока живы! Ха-ха-ха!
Трактирщик ответил ему смехом и вернулся к своим гостям. Как
только еврей остался один, на лице его снова появилось тревожное и озабоченное
выражение. После недолгого раздумья он нанял кабриолет и приказал извозчику
ехать в Бетнел-Грин-роуд. За четверть мили до резиденции мистера Сайкса он
отпустил извозчика и прошел это короткое расстояние пешком.
— Ну, — пробормотал еврей, стуча в дверь, —
если тут ведут какую-то темную игру, то, как вы ни хитры, моя милая, а я у вас
все выпытаю.
Женщина, которую он имел в виду, находилась у себя в
комнате. Феджин потихоньку поднялся по лестнице и без дальнейших церемоний
вошел. Девушка была одна; она положила на стол голову с распущенными, сбившимися
волосами.
«Напилась, — хладнокровно подумал еврей, — или,
может быть, просто горюет о чем-нибудь».
С этой мыслью он повернулся, чтобы закрыть дверь; шум
заставил девушку встрепенуться. Зорко всматриваясь в его хитрое лицо, она
спросила, нет ли новостей, и выслушала от него сообщение Тоби Крекита. Когда
рассказ был закончен, она снова приняла прежнее положение, но не проронила ни
слова. Она терпеливо отодвинула свечу, раза два лихорадочно меняла позу,
шаркала ногами по полу, но не более того.
Пока длилось молчание, еврей с беспокойством озирался,
словно желая удостовериться, что нет никаких признаков, указывающих на тайное
возвращение Сайкса. По-видимому, удовлетворенный осмотром, он раза два-три
кашлянул и столько же раз пытался завязать разговор, но девушка не обращала на
него никакого внимания, словно перед ней был камень. Наконец, он сделал еще
одну попытку и, потирая руки, спросил самым заискивающим тоном:
— Как вы думаете, моя милая, где теперь Билл?
Девушка невнятно простонала в ответ, что этого она не знает,
и по приглушенному всхлипыванию можно было угадать, что она плачет.
— А мальчик? — продолжал еврей, стараясь заглянуть
ей в лицо. — Бедный ребенок! Его оставили в канаве! Нэнси, подумай только!
— Ребенку лучше там, чем у нас, — сказала девушка,
неожиданно подняв голову. — И если только Билл не попадет из-за этого в
беду, я надеюсь, что мальчик лежит мертвый в канаве, и пусть там сгниют его
кости.
— Что такое?! — с изумлением воскликнул еврей.
— Да, надеюсь! — ответила девушка, глядя ему в
глаза. — Я буду рада, если узнаю, что он убрался с моих глаз и худшее
осталось позади. Я не могу выносить его около себя. Стоит мне посмотреть на
него — и я сама себе ненавистна, и вы все мне ненавистны.
— Вздор! — презрительно сказал еврей. — Ты
пьяна…
— Вот как! — с горечью воскликнула девушка. —
Не ваша вина, если я не пьяная! Будь ваша воля, вы бы всегда меня спаивали — но
только не сегодня. Сейчас эта привычка вам не по нутру, да?
— Совершенно верно! — злобно ответил еврей. —
Не по нутру.
— Ну, так измените ее! — со смехом сказала
девушка.
— Изменить! — крикнул еврей, окончательно
выведенный из терпения неожиданным упорством собеседницы и досадными
происшествиями этой ночи. — Да, я ее изменю! Слушай меня, девка! Слушай
меня — мне достаточно сказать пять слов, чтобы задушить Сайкса, вот так, как
если бы я сдавил сейчас пальцами его бычью шею. Если он вернется, а мальчишку
бросит там, если он выкрутится и не доставит мне мальчишки, живого или
мертвого, убей его сама, если не хочешь, чтобы он попал в руки Джека Кетча!
[37]
Убей его, как только он войдет в эту комнату, не то — попомни
мои слова — будет поздно.
