Долго тянулась беседа. Несложную историю своей жизни Оливер
рассказал им со всеми подробностями, а боль и упадок сил часто заставляли его
умолкать. Печально звучал в затемненной комнате слабый голос больного ребенка,
развертывавшего длинный список обид и бед, навлеченных на него жестокими
людьми. О, если бы мы, угнетая и притесняя своих ближних, задумались хоть
однажды над ужасными уликами человеческих заблуждений, — уликами, которые,
подобно густым и тяжелым облакам, поднимаются медленно, но неуклонно к небу,
чтобы обрушить отмщение на наши головы! О, если бы мы хоть на миг услышали в
воображении своем глухие, обличающие голоса мертвецов, которые никакая сила не
может заглушить и никакая гордыня не заставит молчать! Что осталось бы тогда от
оскорблений и несправедливости, от страданий, нищеты, жестокости и обид, какие
приносит каждый день жизни!
В тот вечер подушку Оливера оправили ласковые руки, и
красота и добродетель бодрствовали над ним, пока он спал. Он был спокоен и счастлив
и мог бы умереть безропотно.
Как только закончилась знаменательная беседа и Оливер снова
начал засыпать, доктор, вытерев глаза и в то же время попрекнув их за слабость,
спустился вниз, чтобы открыть действия против мистера Джайлса.
Не найдя никого в парадных комнатах, он подумал, что, может
быть, достигнет больших успехов, если начнет кампанию в кухне; итак, он
отправился в кухню.
Здесь, в нижней палате домашнего парламента, собрались
служанки, мистер Бритлс, мистер Джайлс, лудильщик (который, в награду за
оказанные услуги, получил специальное приглашение угощаться до конца дня) и
констебль. У сего последнего джентльмена был большой жезл, большая голова,
крупные черты лица и огромные башмаки, и он имел вид человека, который выпивает
соответствующее количество эля, как оно и было в действительности.
Предметом обсуждения все еще служили приключения прошлой
ночи, ибо, когда доктор вошел, мистер Джайлс разглагольствовал о своем
присутствии духа; мистер Бритлс с кружкой эля в руке подтверждал каждое слово,
прежде чем его успевал выговорить его начальник.
— Не вставайте, — сказал доктор, махнув им рукой.
— Благодарю вас, сэр, — отозвался мистер
Джайлс. — Хозяйка распорядилась выдать нам эля, сэр, а так как я не
чувствовал ни малейшего расположения идти к себе в комнату, сэр, и хотел побыть
в компании, то вот и распиваю здесь с ними.
Бритлс первый, а за ним все леди и джентльмены тихим шепотом
выразили то удовлетворение, какое им доставила снисходительность мистера
Джайлса. Мистер Джайлс с покровительственным видом осмотрелся вокруг, как бы
говоря, что пока они будут держать себя пристойно, он их не покинет.
— Как себя чувствует сейчас больной, сэр? —
спросил Джайлс.
— Неважно, — ответил доктор. — Боюсь, что вы
попали в затруднительное положение, мистер Джайлс.
— Надеюсь, сэр, — задрожав, начал мистер
Джайлс, — вы не хотите этим сказать, что он умрет? Если бы я так думал, я
бы навсегда потерял покой. Ни одного мальчика я бы не согласился погубить —
даже вот этого Бритлса, — не согласился бы за все столовое серебро в
графстве, сэр.
— Не в этом дело… — таинственно сказал
доктор. — Мистер Джайлс, вы протестант?
— Да, сэр, надеюсь, — заикаясь, проговорил мистер
Джайлс.
— А вы кто, молодой человек? — спросил доктор,
резко поворачиваясь к Бритлсу.
— Господи помилуй, сэр, — вздрогнув, сказал
Бритлс. — Я… я то же самое, что и мистер Джайлс, сэр.
— В таком случае, — продолжал доктор, —
отвечайте вы оба, да, оба: готовы ли вы показать под присягой, что этот
мальчик, там наверху, — тот самый, которого просунули прошлой ночью в
окошко? Отвечайте! Ну? Мы вас слушаем.
Доктор, которого все считали одним из благодушнейших людей в
мире, задал этот вопрос таким разгневанным тоном, что Джайлс и Бритлс, в
достаточной мере возбужденные и одурманенные элем, остолбенев, посмотрели друг
на друга.
— Слушайте внимательно, констебль, — сказал
доктор, весьма торжественно погрозив указательным пальцем и постучав им по
переносице, чтобы вызвать к жизни всю проницательность сего достойного человека. —
Сейчас кое-что должно обнаружиться.
Констебль принял самый глубокомысленный вид, какой только
мог, и взял свой служебный жезл, который стоял без дела в углу у камина.
— Как видите, это вопрос об установлении
личности, — сказал доктор.
— Совершенно верно, сэр, — ответил констебль,
жестоко закашлявшись, так как с излишней поспешностью допил свой эль, который и
попал ему не в то горло.
— В дом вламываются воры, — продолжал —
доктор, — и два человека видят мельком в темноте, в самый разгар тревоги и
сквозь пороховой дым какого-то мальчика. Наутро к этому самому дому подходит
мальчик, и только потому, что рука у него завязана, эти люди грубо хватают его
— чем подвергают серьезной опасности его жизнь — и клянутся, что он вор.
Возникает вопрос: оправдано ли поведение этих людей, а если не оправдано, то в
какое же положение они себя ставят?
Констебль глубокомысленно кивнул головой. Он сказал, что
если это не законный поступок, то хотелось бы ему знать, что же это такое?
— Я вас спрашиваю еще раз, — громовым голосом
произнес доктор, — можете ли вы торжественно поклясться, что это тот самый
мальчик?
Бритлс нерешительно посмотрел на мистера Джайлса, мистер
Джайлс нерешительно посмотрел на Бритлса; констебль поднял руку к уху, чтоб
уловить ответ; обе женщины и лудильщик наклонились вперед, чтобы лучше слышать;
доктор зорко осматривался кругом, как вдруг у ворот раздался звонок и в то же
время послышался стук колес.
— Это полицейские сыщики! — воскликнул Бритлс,
по-видимому почувствовав большое облегчение.
— Что такое? — вскричал доктор, который теперь, в
свою очередь, пришел в ужас.
— Агенты с Боу-стрит, сэр, — ответил Бритлс, беря
свечу. — Мы с мистером Джайлсом послали за ними сегодня утром.
— Послали, вот как! Так будь же прокляты ваши… ваши
здешние кареты — они еле тащатся! — сказал доктор, выходя из кухни.
Глава 31
повествует о критическом положении
— Кто там? — спросил Бритлс, приоткрыл дверь и, не
сняв цепочки, выглянул, заслоняя рукой свечу.
— Откройте дверь, — отозвался человек, стоявший
снаружи. — Это агенты с Боу-стрит, за которыми посылали сегодня.
Совершенно успокоенный этим ответом, Бритлс широко распахнул
дверь и увидел перед собой осанистого человека в пальто, который вошел, не
говоря больше ни слова, и вытер ноги о циновку с такой невозмутимостью, как
будто здесь жил.
