А один из провожавших долго не спускал глаз с дороги, где
исчезла карета, давно уже отъехавшая на много миль: за белой занавеской,
которая скрывала ее от глаз Гарри, бросившего взгляд на окно, сидела Роз.
— Он как будто весел и счастлив, — произнесла она,
наконец. — Одно время я боялась, что он будет иным. Я ошиблась. Я очень,
очень рада.
Слезы могут знаменовать и радость и страдание; но те, что
струились по лицу Роз, когда она задумчиво сидела у окна, глядя все в ту же
сторону, казалось говорили скорее о скорби, чем о радости.
Глава 37
в которой читатель может наблюдать столкновение, нередкое в
супружеской жизни
Мистер Бамбл сидел в приемной работного дома, хмуро
уставившись на унылую решетку камина, откуда по случаю летней поры не
вырывались веселые языки пламени, и только бледные лучи солнца отражались на ее
холодной и блестящей поверхности. С потолка свешивалась бумажная мухоловка, на
которую он изредка в мрачном раздумье поднимал глаза, и, глядя, как суетятся в
пестрой сетке неосторожные насекомые, мистер Бамбл испускал тяжкий вздох, а на
физиономию его спускалась еще более мрачная тень. Мистер Бамбл размышлял; быть
может, насекомые напоминали ему какое-нибудь тягостное событие из его
собственной жизни.
Но не только мрачное расположение духа мистера Бамбла могло
пробудить меланхолию в душе наблюдателя. Немало было других признаков, и притом
тесно связанных с его особой, которые возвещали о том, что в делах его
произошла великая перемена. Обшитая галуном шинель и треуголка — где они?
Нижняя половина его тела была по-прежнему облечена в короткие панталоны и
черные бумажные чулки; но это были отнюдь не те панталоны. Сюртук был
по-прежнему широкополый и этим напоминал прежнюю шинель, но — какая разница!
Внушительную треуголку заменила скромная круглая шляпа.
Мистер Бамбл больше не был приходским бидлом. Есть такие
должности, которые независимо от более существенных благ, с ними связанных,
обретают особую ценность и значительность от сюртуков и жилетов, им
присвоенных. У фельдмаршала есть мундир; у епископа — шелковая ряса; у адвоката
— шелковая мантия; у приходского бидла — треуголка. Отнимите у епископа его
рясу или у приходского бидла его треуголку и галуны — кем будут они тогда?
Людьми. Обыкновенными людьми! Иной раз достоинство и даже святость зависят от
сюртука и жилета больше, чем кое-кто полагает.
Мистер Бамбл женился на миссис Корни и стал надзирателем
работного дома. Власть приходского бидла перешла к другому — он получил и
треуголку, и обшитую галуном шинель, и трость.
— Завтра будет два месяца с тех пор, как это
совершилось! — со вздохом сказал мастер Бамбл. — А мне кажется, будто
прошли века.
Быть может, мистер Бамбл хотел сказать, что в этом коротком
восьминедельном отрезке времени сосредоточилось для него все счастье жизни, но
вздох — очень многозначителен был этот вздох.
— Я продался, — сказал мистер Бамбл, развивая все
ту же мысль, — за полдюжины чайных ложек, щипцы для сахара, молочник и в
придачу небольшое количество подержанной мебели и двадцать фунтов наличными. Я
продешевил. Дешево, чертовски дешево!
— Дешево! — раздался над самым ухом мистера Бамбла
пронзительный голос. — За тебя сколько ни дай, все равно будет дорого:
всевышнему известно, что уж я-то немало за тебя заплатила!
Мистер Бамбл повернулся и увидел лицо своей привлекательной
супруги, которая, не вполне уразумев те несколько слов, какие она подслушала из
его жалобы, рискнула тем не менее сделать вышеупомянутое замечание.
— Миссис Бамбл, сударыня! — сказал мистер Бамбл с
сентиментальной строгостью.
— Ну что? — крикнула леди.
— Будьте любезны посмотреть на меня, — произнес
мистер Бамбл, устремив на нее взор. («Если она выдержит такой взгляд, —
сказал самому себе мистер Бамбл, — значит, она может выдержать что угодно.
Не помню случая, чтобы этот взгляд не подействовал на бедняков. Если он не
подействует на нее, значит я потерял свою власть»).
Может быть, для усмирения бедняков достаточно было лишь
немного выпучить глаза, потому что они сидели на легкой пище и находились не в
очень блестящем состоянии, или же бывшая миссис Корни была совершенно
непроницаема для орлиных взглядов — зависит от точки зрения. Во всяком случае,
надзирательница отнюдь не была сокрушена грозным видом мистера Бамбла, но,
напротив, отнеслась к нему с великим презрением и даже разразилась хохотом,
который казался вовсе не притворным.
Когда мистер Бамбл услышал эти весьма неожиданные звуки, на
лице его отразилось сначала недоверие, а затем изумление. После этого он впал в
прежнее состояние и очнулся не раньше, чем внимание его было вновь привлечено
голосом подруги его жизни.
— Ты весь день намерен сидеть здесь и храпеть? —
осведомилась миссис Бамбл.
— Я намерен сидеть здесь столько, сколько найду нужным,
сударыня, — отвечал мистер Бамбл. — И хотя я не храпел, но, если мне
вздумается, буду храпеть, зевать, чихать, смеяться или плакать. Это мое право.
— Твое право! — с неизъяснимым презрением
ухмыльнулась миссис Бамбл.
— Да, я произнес это слово, сударыня, — сказал
мистер Бамбл. — Право мужчины — повелевать!
— А какие же права у женщины, скажи во имя господа
бога? — вскричала бывшая супруга усопшего мистера Корни.
— Повиноваться, сударыня! — загремел мистер
Бамбл. — Следовало бы вашему злосчастному покойному супругу обучить вас
этому, тогда, быть может, он бы и по сей день был жив. Хотел бы я, чтобы он был
жив, бедняга!
Миссис Бамбл, сразу угадав, что решительный момент настал и
удар, нанесенный той или другой стороной, должен окончательно и бесповоротно
утвердить главенство в семье, едва успела выслушать это упоминание об усопшем,
как уже рухнула в кресло и, завопив, что мистер Бамбл — бессердечная скотина,
разразилась истерическими слезами.
Но слезам не проникнуть было в душу мистера Бамбла: сердце у
него было непромокаемое. Подобно тому как касторовые шляпы, которые можно
стирать, делаются только лучше от дождя, так и его нервы стали более крепкими и
упругими благодаря потоку слез, каковые, являясь признаком слабости и в силу
этого молчаливым признанием его могущества, были приятны ему и воодушевляли
его. С большим удовлетворением он взирал на свою любезную супругу и
поощрительным тоном просил ее хорошенько выплакаться, так как, по мнению
врачей, это упражнение весьма полезно для здоровья.
— Слезы очищают легкие, умывают лицо, укрепляют Зрение
и успокаивают нервы, — сказал мистер Бамбл. — Так плачь же
хорошенько.
Сделав это шутливое замечание, мистер Бамбл снял с гвоздя
шляпу и, надев ее довольно лихо набекрень, — как человек, сознающий, что
он должным образом утвердил свое превосходство, — засунул руки в карманы и
направился к двери, всем видом своим выражая полное удовлетворение и игривое
расположение духа.
