Монкс вынул маленький кошелек из-за пазухи, куда второпях
засунул его, и, привязав кошелек к свинцовому грузу, когда-то служившему частью
какого-то блока и валявшемуся на полу, бросил его в поток. Кошелек упал тяжело,
как игральная кость, с едва уловимым плеском рассек воду и исчез.
Трое, посмотрев друг на друга, казалось, облегченно
вздохнули.
— Готово, — сказал Монкс, опуская крышку люка,
которая со стуком упала на прежнее место. — Если море и отдаст
когда-нибудь своих мертвецов, как говорится в книгах, то золото свое и серебро,
а также и эту дребедень оно оставит себе. Говорить нам больше не о чем, можно
положить конец этому приятному свиданию.
— Совершенно верно, — быстро отозвался мистер
Бамбл.
— Язык держите за зубами, слышите? — с угрожающим
видом сказал Монкс. — За вашу жену я не боюсь.
— Можете положиться и на меня, молодой человек, —
весьма учтиво ответил мистер Бамбл, с поклоном пятясь к лестнице. — Ради
всех нас, молодой человек, и ради меня самого, понимаете ли, мистер Монкс?
— Слышу и рад за вас, — сказал Монкс. —
Уберите свой фонарь и убирайтесь как можно скорее!
Хорошо, что разговор оборвался на этом месте, иначе мистер
Бамбл, который, продолжая отвешивать поклоны, находился в шести дюймах от
лестницы, неизбежно полетел бы в комнату нижнего этажа. Он зажег свой фонарь от
того фонаря, который Монкс отвязал от веревки я держал в руке, и, не делая
никаких попыток продолжать беседу, стал молча спускаться по лестнице, а за ним
его жена. Монкс замыкал шествие, предварительно задержавшись на ступеньке и
удостоверившись, что не слышно никаких других звуков, кроме шума дождя и
стремительно несущегося потока.
Они миновали комнату нижнего этажа медленно и осторожно,
потому что Монкс вздрагивал при виде каждой тени, а мистер Бамбл, держа свой
фонарь на фут от пола, шел не только с исключительной осмотрительностью, но и
удивительно легкой поступью для такого дородного джентльмена, нервически
осматриваясь вокруг, нет ли где потайных люков. Монкс бесшумно отпер и
распахнул дверь, и супруги, обменявшись кивком со своим таинственным знакомым,
очутились под дождем во мраке.
Как только они ушли, Монкс, казалось, питавший непреодолимое
отвращение к одиночеству, позвал мальчика, который был спрятан где-то внизу.
Приказав ему идти впереди и светить, он вернулся в комнату, откуда только что
вышел.
Глава 39
выводит на сцену несколько респектабельных особ, с которыми
читатель уже знаком, и повествует о том, как совещались между собой достойный
Монкс и достойный еврей
На следующий день после того, как три достойные особы,
упомянутые в предшествующей главе, покончили со своим маленьким дельцем, мистер
Уильям Сайкс, очнувшись вечером от дремоты, сонным и ворчливым голосом спросил,
который час.
Этот вопрос был задан мистером Сайксом уже не в той комнате,
какую он занимал до экспедиции в Чертей, хотя находилась она в том же районе,
неподалеку от его прежнего жилища. Несомненно, это было менее завидное жилье,
чем его старая квартира, — жалкая, плохо меблированная комната, совсем
маленькая, освещавшаяся только одним крохотным оконцем в покатой крыше,
выходившим в тесный, грязный переулок. Не было здесь недостатка и в других
признаках, указывающих на то, что славному джентльмену за последнее время не
везет, ибо весьма скудная обстановка и полное отсутствие комфорта, а также
исчезновение такого мелкого движимого имущества, как запасная одежда и белье,
свидетельствовали о крайней бедности; к тому же тощий и изможденный вид самого
мистера Сайкса мог бы вполне удостоверить эти факты, если бы они нуждались в
подтверждении.
Грабитель лежал на кровати, закутавшись вместо халата в свое
белое пальто и отнюдь не похорошевший от мертвенного цвета лица, вызванного
болезнью, равно как и от грязного ночного колпака и колючей черной бороды,
неделю не бритой. Собака сидела около кровати, то задумчиво посматривая на
хозяина, то настораживая уши и глухо ворча, если ее внимание привлекал
какой-нибудь шум на улице или в нижнем этаже дома. У окна, углубившись в
починку старого жилета, который служил частью повседневного костюма грабителя,
сидела женщина, такая бледная и исхудавшая от лишений и ухода за больным, что
большого труда стоило признать в ней ту самую Нэнси, которая уже появлялась в
этом повествовании, если бы не голос, каким она ответили на вопрос мистера
Сайкса.
— Начало восьмого, — сказала девушка. — Как
ты себя чувствуешь, Билл?
— Слаб, как чистая вода, — ответил мистер Сайкс,
проклиная свои глаза, руки и ноги. — Дай руку и помоги мне как-нибудь
сползти с этой проклятой кровати.
Нрав мистера Сайкса не улучшился от болезни: когда девушка
помогала ему подняться и повела его к столу, он всячески ругал ее за
неловкость, а потом ударил.
— Скулишь? — спросил Сайкс. — Хватит! Нечего
стоять и хныкать! Если ты только на это и способна, проваливай! Слышишь?
— Слышу, — ответила девушка, отворачиваясь и
пытаясь рассмеяться. — Что это еще взбрело тебе в голову?
— Э, так ты, стало быть, одумалась? — проворчал
Сайкс, заметив слезы, навернувшиеся ей на глаза. — Тем лучше для тебя.
— Но ведь не хочешь же ты сказать, Билл, что и сегодня
будешь жесток со мной, — произнесла девушка, положив руку ему на плечо.
— А почему бы и нет? — воскликнул мистер
Сайкс, — Почему?..
— Столько ночей, — сказала девушка с еле заметной
женственной нежностью, от которой даже в ее голосе послышались ласковые
нотки, — столько ночей я терпеливо ухаживала за тобой, заботилась о тебе, как
о ребенке, а сегодня я впервые вижу, что ты пришел в себя. Ведь не будешь же ты
обращаться со мной как только что, правда ведь? Ну, скажи, что не будешь.
— Ладно, — отозвался мистер Сайкс, — не буду.
Ах, черт подери, девчонка опять хнычет!
— Это пустяки, — сказала девушка, бросаясь на
стул. — Не обращай на меня внимания. Скоро пройдет.
— Что — пройдет? — злобно спросил мистер
Сайкс. — Какую еще дурь ты на себя напустила? Вставай, занимайся делом и
не лезь ко мне со всякой бабьей чепухой!
В другое время это внушение и тон, каким оно было сделано,
возымели бы желаемое действие, но девушка, действительно ослабевшая от
истощения, откинула голову на спинку стула и лишилась чувств, прежде чем мистер
Сайкс успел изрыгнуть несколько приличествующих случаю проклятий, которыми при
подобных обстоятельствах имел обыкновение приправлять свои угрозы. Хорошенько
не зная, что делать при столь исключительных обстоятельствах, — ибо у мисс
Нэнси истерики обычно отличались тем бурным характером, который позволял
больной справляться с ними без посторонней помощи, — мистер Сайкс
попытался пустить в ход несколько ругательств и, убедившись, что такой способ
лечения совершенно недейственен, позвал на помощь.
