Еще не замерло в доме эхо, разбуженное их шагами, как
девушка уже сняла башмаки, завернула на голову подол платья и, закутав в него
руки, остановилась у двери, прислушиваясь с напряженным вниманием. Как только
шум затих, она выскользнула из комнаты, удивительно легко и бесшумно поднялась
по лестнице и скрылась во мраке наверху.
Около четверти часа, если не больше, в комнате никого не
было; затем девушка вернулась той же неслышной поступью, и сейчас же вслед за
этим раздались шаги двух мужчин, спускавшихся по лестнице. Монкс немедленно
вышел на улицу, а еврей снова поплелся наверх за деньгами. Когда он вошел,
девушка надевала шаль и шляпку, якобы собираясь уходить.
— Что это, Нэнси? — воскликнул еврей, поставивший
свечу на стол, и отшатнулся. — Какая ты бледная!
— Бледная? — повторила девушка, заслоняя глаза
руками, как будто для того, чтобы пристальнее посмотреть на него.
— Ужасно. Что это с тобой стряслось?
— Ровно ничего. Сидела в этой душной комнате невесть
сколько времени, вот и все, — небрежно ответила девушка. — Ну, будьте
добреньки, отпустите же меня.
Вздыхая над каждой монетой, Феджин отсчитал ей на ладонь
деньги. Они расстались без дальнейших разговоров, обменявшись только пожеланием
спокойной ночи.
Очутившись на улице, девушка присела на ступеньку у двери и
в течение нескольких секунд казалась совершенно ошеломленной и неспособной
продолжать путь. Вдруг она встала и, бросившись в сторону, как раз
противоположную той, где ждал ее Сайкс, ускорила шаги и шла все быстрее, пока
шаг ее не превратился в стремительный бег. Окончательно выбившись из сил, она
остановилась, чтобы отдышаться, но, словно опомнившись и поняв, что не сможет
осуществить задуманное, в отчаянии заломила руки и разрыдалась. Может быть,
слезы облегчили ее или же она поняла полную безнадежность своего положения —
как бы то ни было, она повернулась и побежала в обратную сторону чуть ли не с
такой же быстротой — отчасти, чтобы наверстать потерянное время, а отчасти,
чтобы приноровить шаг к стремительному потоку своих мыслей, — и вскоре
добралась до дома, где оставила грабителя.
Если, представ перед мистером Сайксом, она и выдала
чем-нибудь свое волнение, то он этого не заметил; осведомившись, принесла ли
она деньги, и получив утвердительный ответ, он удовлетворенно пробурчал что-то
и, снова опустив голову на подушку, погрузился в сон, прерванный ее приходом.
Счастье для нее, что на следующий день наличие денег
заставило Сайкса столько потрудиться над едой и питьем и к тому же возымело
столь благотворное влияние на его нрав, смягчив его шероховатость, что у него
не было ни времени, ни желания критиковать ее поведение и манеры. Ее
рассеянность и нервозность, как у того, кто готовится совершить какой-то смелый
и опасный шаг, требующий серьезной борьбы, прежде чем принято решение, не
ускользнули бы от рысьих глаз Феджина, который, вероятно, немедленно забил бы
тревогу. Но мистер Сайкс, не отличавшийся особой наблюдательностью и не
тревожимый опасениями более тонкими, чем те, какие можно заглушить неизменной
грубостью в обращении со всеми и каждым, а вдобавок, как было уже указано, находившийся
в исключительно приятном расположении духа, — мистер Сайкс не видел ничего
необычного в ее поведении и в сущности обращал на нее так мало внимания, что,
будь даже ее волнение гораздо приметнее, оно вряд ли вызвало бы у него
подозрения.
К концу дня возбуждение девушки усилилось, когда же настал
вечер и она, сидя возле грабителя, ждала, пока он напьется и заснет, щеки ее
были так бледны, а глаза так горели, что даже Сайкс отметил это с изумлением.
Мистер Сайкс, ослабевший от лихорадки, лежал на кровати,
разбавляя джин горячей водой, чтобы уменьшить его возбуждающее действие, и уже
в третий или четвертый раз пододвинул Нэнси стакан, чтобы та наполнила его,
когда вдруг ее вид впервые поразил его.
— Ах, чтоб мне сдохнуть! — воскликнул он,
приподнимаясь на руках и всматриваясь в лицо девушки. — Ты похожа на
ожившего мертвеца. В чем дело?
— В чем дело? — повторила девушка. — Ни в
чем. Чего ты так таращишь на меня глаза?
— Что это еще за дурь? — спросил Сайкс, схватив ее
за руку и грубо встряхнув. — Что это значит? Что у тебя на уме? О чем ты
думаешь?
— О многом, Билл, — ответила девушка, вздрагивая и
закрывая глаза руками. — Но не все ли равно?
Притворно веселый тон, каким были сказаны последние слова,
казалось, произвел на Сайкса более глубокое впечатление, чем дикий, напряженный
взгляд, который им предшествовал.
— Вот что я тебе скажу, — начал Сайкс, — если
ты не заразилась лихорадкой и не больна, так значит тут пахнет чем-то другим,
особенным, да к тому же и опасным. Уж не собираешься ли ты… Нет, черт подери,
этого ты бы не сделала!
— Чего бы не сделала? — спросила девушка.
— Нет на свете, — сказал Сайкс, не спуская с нее
глаз и бормоча эти слова про себя, — нет на свете более надежной девки, не
то я еще три месяца назад перерезал бы ей горло. Это у нее лихорадка
начинается, вот что.
Успокоив себя таким доводом, Сайкс осушил стакан до дна, а
затем, ворчливо ругнувшись, потребовал свое лекарство. Девушка поспешно
вскочила, стоя спиной к нему, она быстро налила лекарство и держала стакан у
его губ, пока он пил.
— А теперь, — сказал грабитель, — сядь возле
меня и чтобы лицо у тебя было как всегда, а не то я разукрашу его так, что ты
сама его не узнаешь.
Девушка повиновалась. Сайкс, зажав ее руку в своей, откинулся
на подушку, не спуская глаз с ее лица. Глаза закрылись, открылись снова, опять
закрылись и снова открылись. Он беспокойно повернулся, несколько раз задремывал
на две-три минуты и так же часто вскакивал с испуганным видом, тупо озирался
вокруг и вдруг, в ту самую минуту, когда хотел приподняться, погрузился в
глубокий, тяжелый сон. Пальцы его разжались, поднятая рука вяло опустилась — он
лежал словно в полном беспамятстве.
— Наконец-то опий подействовал, — прошептала
ловушка, отходя от кровати, — но, может быть, теперь уже слишком поздно.
Она проворно надела шляпку и шаль, изредка боязливо
оглядываясь, словно опасаясь, как бы, несмотря на снотворный напиток, не
опустилась на ее плечо тяжелая рука Сайкса; потом, тихонько наклонившись над
постелью, поцеловала грабителя в губы и, бесшумно открыв дверь комнаты,
выбежала на улицу.
В темном переулке, который вел на главную улицу, сторож
выкрикивал половину десятого.
— Давно пробило? — спросила девушка.
— Через четверть часа пробьет десять, — сказал
сторож, поднимая фонарь к ее лицу.
— А мне не добраться туда раньше, чем через час, —
пробормотала девушка, проскользнув мимо него и бросившись бежать по улице.
