Они предполагали прожить в Лондоне только три дня, а затем
уехать на несколько недель в отдаленное местечко на побережье. Была полночь
первого дня их пребывания в столице. На какой образ действий ей решиться, чтобы
осуществить задуманное за сорок восемь часов? Или как отложить поездку, не
возбуждая подозрений?
С ними приехал мистер Лосберн, который должен был остаться
еще на два дня; но Роз слишком хорошо знала стремительность этого превосходного
джентльмена и слишком ясно предвидела ту ярость, какой он воспылает в припадке
негодования против орудия вторичного похищения Оливера, чтобы доверить ему
тайну, если ее доводы в защиту девушки не поддержит кто-нибудь, искушенный
опытом. Были все основания соблюдать величайшую осторожность и
осмотрительность, а если посвятить в это дело миссис Мэйли, первым побуждением
ее неизбежно будет призвать на совет достойного доктора. Что касается
юридического советчика — даже если бы она знала, как к нему обратиться, —
то об этом, по тем же причинам, вряд ли можно было думать. Ей пришла в голову
мысль искать помощи у Гарри, но это пробудило воспоминание об их последней
встрече, и ей показалось недостойным призывать его назад; может быть, —
при этой мысли на глазах у нее навернулись слезы, — он уже научился не
думать о ней и чувствовать себя более счастливым вдали от нее.
Волнуемая этими разнообразными соображениями, склоняясь то к
одному образу действий, то к другому и снова отшатываясь от всего, по мере того
как перебирала в уме все доводы. Роз провела бессонную и тревожную ночь. На
следующий день, снова поразмыслив и придя в отчаяние, она решила обратиться к
Гарри.
«Если ему мучительно вернуться сюда, — думала
она, — то как мучительно это мне! Но, возможно, он не приедет; он может
написать или приехать и старательно избегать встречи со мной — он это сделал,
когда уезжал. Я не думала, что он так поступит, но это было лучше для нас
обоих». Тут Роз уронила перо и отвернулась, словно даже бумага, которой
предстояло стать ее вестником, не должна была быть свидетельницей ее слез.
Раз пятьдесят бралась она за перо и опять его откладывала, и
снова и снова обдумывала первую строчку письма, не написав еще ни единого
слова, как вдруг Оливер, гулявший по улицам с мистером Джайлсом вместо
телохранителя, ворвался в комнату с такой стремительностью и в таком сильном
возбуждении, что, казалось, это предвещало новый повод для тревоги.
— Что тебя так взволновало? — спросила Роз,
вставая ему навстречу.
— Не знаю, что сказать… Я, кажется, сейчас
задохнусь, — ответил мальчик. — Ах, боже мой! Подумать только, что
наконец-то я его увижу, а у вас будет возможность убедиться, что я рассказал
вам всю правду!
— Я никогда в этом не сомневалась, — успокаивая
его, сказала Роз. — Но что случилось? О ком ты говоришь?
— Я видел того джентльмена, — ответил Оливер, с
трудом внятно выговаривая слова, — того джентльмена, который был так добр
ко мне! Мистера Браунлоу, о котором мы так часто говорили!
— Где? — спросила Роз.
— Он вышел из кареты, — ответил Оливер, плача от
радости, — и вошел в дом! Я с ним не говорил, я не мог заговорить с ним,
потому что он меня не заметил, а я так дрожал, что не в силах был подойти к
нему. Но Джайлс, по моей просьбе, спросил, здесь ли он живет, и ему ответили
утвердительно. Смотрите, — сказал Оливер, развертывая клочок
бумаги, — вот здесь, здесь он живет… Я сейчас же туда пойду!.. Ах, боже
мой, боже мой, что со мной будет, когда я снова увижу его и услышу его голос!
Роз, чье внимание немало отвлекали бессвязные и радостные
восклицания, прочла адрес — Крейвн-стрит, Стрэнде. Немедленно она приняла
решение извлечь пользу из этой встречи.
— Живо! — воскликнула она. — Распорядись,
чтобы наняли карету. Ты поедешь со мной. Сейчас же, не теряя ни минуты, я
отвезу тебя туда. Я только предупрежу тетю, что мы на час отлучимся, и буду
готова в одно время с тобой.
Оливера не нужно было торопить, и через пять минут они уже
ехали на Крейвн-стрит.
Когда они туда прибыли. Роз оставила Оливера в карете якобы
для того, чтобы приготовить старого джентльмена к встрече с ним, и, послав свою
визитную карточку со слугой, выразила желание повидать мистера Браунлоу по
неотложному деду. Слуга вскоре вернулся и попросил ее пройти наверх; войдя
вслед за ним в комнату верхнего этажа, мисс Мэйли очутилась перед пожилым
джентльменом с благодушной физиономией, одетым в бутылочного цвета фрак.
Неподалеку от него сидел другой старый джентльмен в коротких нанковых штанах и
гетрах; он имел вид не особенно благодушный и сжимал руками набалдашник толстой
трости, подпирая им подбородок.
— Ах, боже мой! — сказал джентльмен в бутылочного
цвета фраке, вставая поспешно и с величайшей учтивостью. — Прошу прощения,
молодая леди… я думал, что это какая-нибудь навязчивая особа, которая… прошу
извинить меня. Пожалуйста, присядьте.
— Мистер Браунлоу, не так ли, сэр? — спросила Роз,
переводя взгляд с другого джентльмена на того, кто говорил.
— Да, это я, — сказал старый джентльмен. — А
это мой друг, мистер Гримуиг… Гримуиг, не покинете ли вы нас на несколько
минут?
— Я не стала бы беспокоить этого джентльмена просьбой
уйти, — вмешалась мисс Мэйли. — Если я правильно осведомлена, ему
известно то дело, о котором я хочу говорить с Вами.
Мистер Браунлоу поклонился. Мистер Гримуиг, который отвесил
весьма чопорный поклон и поднялся со стула, отвесил еще один чопорный поклон и
снова опустился на стул.
— Несомненно, я очень удивлю вас, — начала Роз,
чувствуя вполне понятное смущение, — но когда-то вы отнеслись с величайшей
добротой и благосклонностью к одному моему милому маленькому другу, и я
уверена, что вам любопытно будет услышать о нем снова.
— Вот как! — сказал мистер Браунлоу.
— Вы его знали как Оливера Твиста, — добавила Роз.
Как только эти слова сорвались с ее губ, мистер Гримуиг,
притворявшийся, будто внимание его всецело поглощено большущей книгой, лежавшей
на столе, уронил ее с грохотом и, откинувшись на спинку стула, взглянул на
девушку, причем на лице его нельзя было прочесть ничего, кроме безграничного
изумления; он долго и бессмысленно таращил глаза, затем, слов — но пристыженный
таким проявлением чувства, судорожно принял прежнюю позу и, глядя прямо перед
собой, испустил протяжный, глухой свист, который, казалось, не рассеялся к
воздухе, но замер в самых сокровенных тайниках его желудка.
Мистер Браунлоу был удивлен отнюдь не меньше, хотя его
изумление выражалось не таким эксцентрическим образом. Он придвинул стул ближе
к мисс Мэйли и сказал:
— Окажите мне милость, прелестная моя юная леди, —
не касайтесь вопроса о доброте и благосклонности: об этом никто ничего не
знает. Если же есть у вас возможность представить какое-нибудь доказательство,
которое может изменить то неблагоприятное мнение, какое я когда-то вынужден был
составить об этом бедном мальчике, то, ради бога, поделитесь им со мной.
