То, что с меня пытаются стащить платье, я поняла только, когда Блейк прекратил меня целовать, а его руки с моей груди переместились на мою спину.
— Ненавижу пуговицы, — зашипел Блейк. — Я сейчас их готов просто убить.
— Лучше меня поцелуй, чем разрабатывать глупые планы, — ответила я, вздыхая, когда Блейк особенно плотно прижался ко мне, а я почувствовала, как в мое бедро упирается его член. Никогда бы не подумала, что буду томно вздыхать, а не умирать от смущения, когда чье-то мужское достоинство окажется в такой опасной близости.
— Что-то вы медленные, — раздался голос Глена совсем рядом. Я краем глаза заметила в его руках поднос, который поставили на тумбу около кровати.
— Быть быстрым в постели с девушкой — не то, чем можно гордиться, — сказал Блейк, наконец, разобравшись с моими пуговицами.
Блейк и Глен сняли с меня платье совместными усилиями. Холодок скользнул по коже, вырывая из дурмана. Я сидела почти голая перед полностью обнаженными мужчинами — осознание этого факта сильно ударило по сознанию. И тут не помогало ничего: ни привычка сохранять спокойствие, ни способность смотреть на мужчину как на пациента, а не мужчину.
Когда все внутри бушует, когда тело буквально трясет от желания и страха, какое спокойствие? А о том, чтобы посмотреть на кого-то из мужей как на пациента речи и впрямь не шло: один взгляд что на Блейка, что на Глена будоражил, заставляя время от времени облизывать пересохшие губы. Это не сработало с самого начала.
— Кто-то струсил? Нужно успокаивать и говорить, что все будет хорошо? — поинтересовался Глен, заметив мое взбудораженное состояние. — Бояться абсолютно нечего. Мы с Блейком хорошие, честно слово.
Я чуть нервно усмехнулась: так еще меня никто не успокаивал. Да и Блейк стал сдержаннее: убрал руки от всех интимных мест и ласково поглаживал мои плечи, периодически целуя в висок.
— А похоже, что я струсила? — ответила я, позволяя предвкушению отогнать боязнь подальше. Я ведь доверяла Блейку, да и Глен казался хорошим мужчиной, откуда взялся страх? Почему я вообще решила, что занятие любовью — вполне естественный процесс для женщины и мужчины — можно пугаться? Тем более, что мне до этого было так хорошо.
— Теперь нет, — усмехнулся Глен, а потом ругнулся: — Марион, ты принесла оружие с собой? Что у тебя в платье?
Глен тряхнул мое платье, из которого вывалились флаконы с зельями. Видимо, он случайно оперся на них рукой, когда мое платье скомканной тряпкой лежало на кровати.
— Это зелье.
— Зачем?
— На всякий случай, — я робко отвела взгляд.
— На какой случай?
— На случай, если вы будете не в силах выполнить супружеский долг, — как можно тише сказала я.
-Как ты могла заметить, Марион, мы вполне в состоянии его выполнить. Более того, истово жаждем его выполнить. Так что вот это, — сказал Глен, с отвращением глядя на зелья, — я с вашего позволения выкину.
— Не надо!
— Почему?
— Пусть останется на всякий случай, — попросила я. Не говорить же им, что это зелье готовится на протяжении восьми часов и требует много полезных и редких ингредиентов? Я готовила им самое лучшее — без побочных эффектов, не затуманивающее разум и с продолжительным эффектом.
— То есть, ты все еще думаешь, что мы оно нам все же понадобится? — заявил Глен. — Теперь я верю, что ты совсем не струсила. Говорить такие вещи двум мужчинам, которые безмерно тебя хотят? Ты и впрямь очень, очень смелая.
Платье вместе с зельями полетело на пол, а Глен... укусил меня за коленку.
— А? — растерялась я.
— Чудесные ножки, — сказал Глен, а его яркие глаза словно заволокло туманом. — Длинные роскошные ножки с очаровательной маленькой ступней. Так и тянет облизать.
И он облизывал. Облизывал, пока Блейк придерживал мое вздрагивающее и выгибающееся от удовольствия тело. Облизывал, когда я цеплялась руками за Блейка и просила прекратить.
Облизывал, даже когда добрался до чувствительной внутренней кожи бедер, а потом выше... выше... пока не добрался до промежности и не лизнул прямо там.
И мои попытки свести ноги вместе провалились, только Блейк что-то успокаивающе начал нашептывать на ухо. Но я не хотела успокаиваться — это было какое-то сумасшествие. Приятное, стыдное, откровенное сумасшествие, когда там меня касался не половой член и даже не руки, а губы и язык. Когда вылизывали прямо там, заставляя меня стонать и плакать, пока я не закричала, теряя связь с реальностью.
Я с трудом отвела взгляд от своего мужа: тот смотрел на меня в упор и понимающе улыбался. Глен прекрасно знал, что хорош собой, но было заметно, что мой неприкрыто восхищенный взгляд ему понравился. Стало немного неловко за свое тело: пусть у меня и не было лишнего веса, а тело было достаточно пропорциональным, но вот до того, что считаться совершенством, я была далека. А Глен был близок как никто. Хотя... я ведь еще не видела Блейка — тот был слишком занят мной.
— М-м-м, — неожиданно вырвалось у меня, когда Блейк куснул меня за ухо. Только почему-то было совершенно не больно, а возбуждающе. Его ладонь медленно погладила мой живот через ткань, а потом поднялась выше к груди, осторожно провела по правой, чтобы тут же ее деликатно сжать, а после отпустить.
— Может, я разденусь? — просипела я. Боже, неужели это мой голос — дрожащий и такой непривычный? Нет, вовсе не от страха. Я понимала, что это за ощущение. Возбуждение. О нем говорило не только ощущение тепла и истомы в тех местах, где меня коснулись, но и зарождающееся тепло между бедер.
А ведь Блейк касался меня только через одежду, что будет, когда мы прикоснемся кожа к коже?
— Успеем мы тебя раздеть, — сказал Глен, залезая на кровать. И, подхватив меня подмышки, притянул к себе, чтобы поцеловать.
— Тц, — сзади Блейк пробормотал что-то нелицеприятное о Глене, но я не расслышала. Зато прекрасно почувствовала, как руки Блейка снова вернулись на мое тело и продолжили его гладить — бесстыдно, касаясь не только груди, но и бедер, ягодиц. А потом и Глен присоединился.
Они напирали, не оставляя мне ни малейшего простора для каких-либо действий, заставляли теряться, говорить что-то невразумительное, вздыхать.
