Шелл сгорал. То мягкое пламя, которое до сих пор питало его, и природы которого он не знал, сейчас вырвалось и жгло его душу. Подобно эшвам, Шелл охотнее прыгал в огонь, чем бежал от него. Он был готов лопнуть от ревности, но корчился, наслаждаясь ее уколами. Любовь, словно лиловая вуаль, затуманила его взор; словно грусть, изменила весь мир. Сначала больные и увечные со своими недугами и слабостями, теперь эта женщина — они могли украсть его возлюбленного. Но женщина казалась более реальной, с ней было легче соперничать. «Тогда иди и посмотри на нее, поверни клинок ревности в своей ране, узнай все до конца», — сказал себе Шелл.
Ее дом рядом с колодцем выглядел добротнее других домов в деревне — каменное строение с дверью из крепкого дерева. Сквозь витую решетку низкого окна пробивался тусклый свет лампы.
Шелл бесшумно выскользнул из тени и припал к окну, глядя сквозь решетку.
Прекрасная блудница сидела за туалетным столиком перед бронзовым зеркалом и гребнем расчесывала бронзовые волосы. Она улыбалась своему отражению, убаюканная лаской гребня и своими мыслями.
Пламя сжигало Шелла. Лампа хорошо освещала женщину, и он ясно различал, как двигаются мускулы ее рук, как блики огня, отражаясь от золотого гребня, играют в ее пышных волосах.
Шелл отступил от окна и обошел вокруг дома — раз, другой, третий — так зверь бродит вокруг жилища человека — осторожный, любопытный, зачарованный, замышляя что-то коварное, но еще не зная, как это осуществить.
Блудница не видела и не слышала его. Но она почувствовала, что поблизости кто-то есть.
Она подошла к двери и, открыв ее, смело шагнула за порог с лампой в руке.
— Кто там? — спросила она. — Подойди. Я не причиню тебе вреда.
Шелл стал тенью, деревом, невидимкой. Но тут из тени тополей раздался другой голос:
— Это я, — и, трусливо озираясь, к блуднице вышел Беяш.
— А, это ты? — удивилась женщина. — Я ждала другого. Ну, что тебе надо? Хочешь пристыдить меня?
— Я был слишком суров, — начал Беяш, бочком пододвигаясь поближе. — Откуда я знаю, что толкнуло тебя на грешный путь? Может, боги нарочно послали меня сюда, чтобы я смог избавить тебя от греха.
— Так-так, — усмехнулась распутница. — Моя цена высока. Ты знаешь это?
Беяш придвинулся еще ближе. Он был уже совсем рядом с женщиной.
— Покажи, — хрипло прошептал он. — Дай мне увидеть твою грудь еще раз.
— Как, только одну? У меня их две.
— И обе они болят? — прошептал Беяш, облизав трепещущие губы.
— Может быть — смотря что ты мне дашь. Беяш полез за пазуху и достал что-то блестящее — это была серебряная чаша, один из даров храму, а в чаше сверкала пригоршня небольших алмазов — подношение одного из жителей деревни.
— Дань храму, — узнала сокровища блудница. — А если их хватятся?
— Там еще много осталось, — прохрипел Беяш. — К тому же писарь, который хранит список даров, в моих руках. Он согрешил со своей сестрой и теперь в полной моей власти, потому что я знаю об этом.
— Много даров, — задумчиво произнесла прекрасная грешница. — Тогда, пожалуй, завтра ты принесешь мне еще что-нибудь.
— Как пожелаешь, — согласился Беяш. Блудница указала на дверь:
— Входи.
Толстяк вошел, качаясь, будто пьяный.
Когда за ним закрылась дверь, Шелл снова прокрался к окну. Беяш схватил груди женщины. Он, словно обезумев, сжимал и гладил их, как будто решив навсегда оставить их образ в своей памяти. Вскоре женщина оттолкнула его от себя и скинула платье. Блестящими заколками она стянула свои локоны в узел, и теперь обнажилось все ее тело цвета темного меда — тонкая талия и широкие бедра, сильные и упругие, словно лапы львицы. Она достала из сундука хлыст, сплетенный из конского волоса, и, приподняв подол хитона, пощекотала Беяша, а потом вдруг начала хлестать его. Беяш орал, а меж его бедер поднимался оживающий фаллос. Потом женщина усадила монаха на ложе, а сама, встав на колени и раздвинув бедра, опустилась на жреца сверху — и приняла его в свое лоно. Она танцевала на нем, как танцует змея, а Беяш мял и тискал ее, извивался, словно навсегда забыл покой. На мгновение лицо его поднялось над плечом женщины — раскаленное, пунцовое лицо, со сверкающими белками закатившихся глаз. Из широко открытого рта по подбородку стекала слюна. Потом из груди монаха вырвался хрип, и он повалился на ложе, словно мертвый. Женщина сразу же встала и скрылась в другой комнате. Послышался звук льющейся в таз воды, Шелл прислонился к стене, дрожа от странного чувства — сладострастия. Наконец-то он подобрал ему имя в себе. Он даже не пошевелился, чтобы отойти от окна. Шелл наблюдал за Беяшем — вот монах зашевелился, сел, вот застегнул хитон. Лицо Беяша из пунцового стало бледным. Наконец он заговорил, обращаясь к женщине:
— Ты никому не расскажешь?
— Я? — удивилась та. — Кому мне рассказывать, кроме монахов твоего храма? Что мне рассказывать, кроме того, что ты приходил, пытаясь избавить меня от греха?
— Ты не должна им ничего говорить, — сказал Беяш.
— Я не скажу, — отвечала женщина, — если ты пойдешь к повозке с драгоценностями и принесешь золото — не меньше, чем весят обе твои пухленькие ручонки.
— Только не золото, — простонал Беяш. — Я не посмею взять золото.
— Посмеешь, — заверила его женщина. — Ты ведь такой храбрый. Ты не побоялся украсть серебро и алмазы. Ты не испугался прийти в дом блудницы и поиграть с ней своим инструментом. Ты принесешь мне золото, бравый святоша.
Беяш вскочил на ноги.
— Ты подлая потаскуха, — заявил он. — Ты сама завлекла меня сюда! Я никогда и не думал приходить к тебе. Ты, колдунья, заколдовала меня, — Если бы я и могла заколдовать кого-то, — ответила блудница, — то не стала бы тратить сил на тебя, боров… Завтра же я иду в храм.
Из окна Шелл видел, как Беяш прокрался к столику, схватил тяжелое бронзовое зеркало и, сжав его в руках, ринулся через комнату и пропал из виду. Послышался глухой звук удара, который невозможно описать или воспроизвести, потом звон металла, затем Шелл услышал стук, словно на землю бросили тюк шелка.
Мгновение спустя показался Беяш. Он опять казался возбужденным, хотя лицо его и побледнело. Зеркала в его руках уже не было, но зато он сжимал серебряную чашу и камни, которые подарил блуднице. Снова спрятав их за пазуху, Беяш внимательно огляделся, словно хотел удостовериться, что ничего не забыл. Затем он открыл дверь, крадучись вышел на улицу и так же осторожно прикрыл дверь за собой. И в этот момент он заметил Шелла, притаившегося у окна.
Беяш воззвал к богам. Его колени подкосились, и он рухнул на землю.
— Брат мой, Шелл, ты все видел?.. Она была колдуньей. Боги направляли мою руку. У меня не было выбора. Я стал рукою правосудия. Шелл, не рассказывай ничего. Мы же друзья. Ради нашей дружбы, не рассказывай ничего остальным монахам.
