Проплыв через мрачный потайной ход, они снова оказались в палатах Хабэд.
Красавица сразу же удалилась, но Зайрем даже не попытался удержать ее. Вместо этого он разыскал знакомую комнатку, выходящую в сад, и лег, словно собираясь спать, но так и не заснул.
На город опустилась тьма, солнце почти потухло, превратившись в луну. Наконец придя в себя, Зайрем встал и выпил серебристого, как чешуя рыб, вина Сабла. Потом он пошел в библиотеку принцессы, взял несколько книг и, пробежав глазами по страницам, обнаружил, что знает больше языков, чем прежде. Он даже смутно припоминал, будто сам диктовал некоторые из них; вернее, их диктовали его предшественники, чью память он получил от статуи. Вскоре липшие подробности, смущавшие разум Зайрема, забылись. Остались лишь вдохновляющая надменность чародеев и жестокая бессердечность Людей Моря.
Зайрем знал, что Хабэд ждет его, и на этот раз лишь немногие замки смогут остановить его. В самом деле, когда он попытался открыть двери ее покоев, то оказалось, что она не заперла их. Принцесса не заперла даже дверей своей спальни, отчасти из-за любви к нему, отчасти из-за того, что понимала: ее возлюбленный все равно сможет войти к ней, если пожелает.
Но когда Зайрем появился в дверях, Хабэд уставилась на него, взволнованно теребя золотистое покрывало. А когда он подошел ближе, она сказала:
— Я полюбила тебя с первого взгляда. Но я не стану твоей. Ты теперь легко можешь выйти из города. Послушай моего совета, Зайрем, уходи отсюда.
— Еще одно покрывало? — спросил он, выхватывая золотистый газ из ее рук. — Я без труда узнал тебя в черном. И я прекрасно понимаю, что ты хочешь сказать теперь. Ты меня боишься?
— Ты стал, как мой отец, — вздохнула принцесса, — как все чародеи нашего города. Я не думала, что ты так изменишься. На тебе эта перемена сказалась еще сильнее и ужасней. Да, я боюсь тебя, но не страх, а моя любовь умоляет тебя бежать из Сабла.
— Пусть твоя любовь попросит меня о чем-нибудь другом.
Зайрем прижал к себе красавицу, обернул покрывало два или три раза вокруг их тел и завязал концы узлом, чтобы подводные течения не могли бы разделить его и красавицу. Потом, обхватив девушку одной рукой, чародей другой сдернул с ее груди украшенный самоцветами лиф и в клочья разорвал легкий, как паутина, шелк, облаком окутывавший ее бедра.
Хабэд закрыла глаза, и вскоре страсть полностью овладела ею, и она, с еще большим неистовством, чем Зайрем, вцепилась ногтями в его одежду, сдернула ее с плеч колдуна, прижалась к нему, тихо плача от любви, и, словно дикий зверь, впилась в него зубами, будто бы собираясь сожрать его, забыв о всех страхах и обо всем, кроме его тела.
Так, обняв друг друга, они парили в зеленой воде комнаты. Они кружились, пока Хабэд не ухватилась руками за украшенную драгоценными камнями стойку балдахина и, обняв Зайрема ногами, скользнула узкими ступнями по его спине. Колдун погрузился в нее, двигаясь в кольце ее ног, и свет стал красной тьмой, а молчание — звуком. Смех под водой причиняет боль, разрывая легкие; любовь же под водой мучительнее всякого смеха. Она, словно петля, стягивает горла любовников, но эти страдания каким-то противоестественным образом, похоже, лишь усиливают наслаждение.
Сердца влюбленных бешено колотились, глаза потемнели, и каскады серебряных звезд проносились перед их взором, будто порожденные движениями их чресел, высекавших огонь друг из друга. А когда они поднялись сквозь горячие чувственные волны к еще более удушающему экстазу, их, казалось, коснулась смерть, сжав и распластав их тела. Внезапно взметнулось пламя. Женщина вспыхнула, ее тело обратилось в огненный вихрь, а руки раздавили хрупкие украшения балдахина. Зайрем стряхнул с глаз кровавую тьму и мельком увидел лицо принцессы — прекрасное, безумное и жуткое. Зайрему показалось, что на них обрушился потолок. Потом все огни погасли во тьме, напоминающей глубокий обморок. И в этой тьме Зайрем вспомнил ту минуту, когда впервые осознал, что любовь — это еще не все. Теперь он знал это наверняка.
Смутно, сквозь пустоту, разделившую любовников, до них донесся звук открывающейся двери и вызванные этим колебания воды.
Король Хабзур однажды пошутил, что его дочери не помешало бы использовать Зайрема в своей постели и заставить его «усердно трудиться». Но даже Хабзур со своим капризным и извращенным умом не думал, что его дочь в самом деле сделает это, Хотя, возможно, он именно на это и рассчитывал, ибо сейчас он в гневе ворвался в комнату, где его дочь творила невозможные непристойности.
— И это дочь короля! Забавляется отвратительным обломком кораблекрушения! Он даже не наш родственник, а просто выродок безымянного племени…
Хабэд отпустила Зайрема и освободилась из его объятий. Покраснев от стыда и гнева, она завернулась в золотистое покрывало, укрывшись от взоров короля, сопровождающих его воинов с акульими хвостами и нескольких придворных, толпящихся сзади.
— Я лишь последовала твоему совету, не больше.
— Гораздо больше, дерзкая шлюха. Этот человек…
— Этого человека тебе лучше бы поостеречься, — перебила отца принцесса. — Он не просто неуязвим, он может соперничать с тобой в искусстве магии.
Лицо короля исказила жуткая гримаса. Как кровь, к его лицу прилила вся его злобность.
— Что ты натворила, распутная дочь?!
— Она взяла меня с собой в королевскую гробницу, — ответил за принцессу Зайрем. — А потом я изучил пару колдовских трюков.
Король тотчас же поднял руку, и с нее сорвался вертящийся клубок нитей, который, разматываясь, начал плести вокруг Зайрема кокон. Стенки кокона находились на достаточном расстоянии от тела Зайрема, и его неуязвимость не стала помехой проворному клубку. Кокон почти скрыл юношу, но только на мгновение, ибо тот тоже поднял руку. Нити кокона вдруг растаяли, а из клубка ударил луч стального цвета. Король вскрикнул. Перед ним возник медный щит, отклонивший удар, и хвостатые воины, обожженные, скорчились в нелепых позах, а затем медленно всплыли к потолку. Уцелевшие придворные, стоявшие поодаль, до смерти перепугавшись, бросились прочь.
Бронзовый щит короля задрожал и внезапно превратился в бронзовую урну высотой с короля. Правитель подводного царства оказался в плену.
— Ты убил бы меня, если бы смог, — сказал Зайрем. — Теперь в Сабле будет править твоя дочь.
Он сказал еще три слова.
В бронзовой урне пронзительно закричал Хабзур. Из нее вверх устремились пузырьки воздуха, за ними — малиновое облако, последним поднялось к потолку и тут же исчезло в зеленой воде окровавленное копье.
— Ты не будешь плакать, Хабэд, — сказал Зайрем. — Ты не любила его, лишь уважала.
— Я не заплачу, потому что Люди Моря, чьи глаза всегда полны соленой воды, не проливают слез, — отозвалась она тихо, отворачиваясь от своего возлюбленного. — Но убивать старика было не обязательно. Или ты хочешь сам стать королем Сабла?
— Твой коралловый город ничего не значит для меня.
