– Вы свободны, – бросил им очкарик. – Благодарствую за помощь, товарищи.
– И простите, если что не так, – извинился Вадим.
– Ничего, – проворчал длиннорукий, подбирая бутафорский кинжал. – Мы не в обиде, на то и служба…
Подставные вражины вышли, и Вадим остался с очкастым наедине. Знал уже, что перед ним – Александр Васильевич Барченко, оккультист, исследователь, виднейший специалист по метафизическим явлениям. Его считали личностью демонической, ненормальным, у которого шарики зашли за ролики. И вместе с тем мало кто отрицал наличие в нем талантов удивительной силы и редкого характера. Он был сродни Виктору Франкенштейну или доктору Калигари из популярного в начале двадцатых фильма. Одержимость потусторонним сочеталась в нем с глубокими научными познаниями, что придавало его выкладкам основательности и убедительности. Именно вследствие этого судьба не привела его в желтый дом, а подняла высоко над уровнем простого смертного.
До революции он слушал лекции на медицинском факультете, всерьез занимался хиромантией, жил в Индии, где освоил ряд так называемых духовных практик, писал репортажи для журнала «Мир приключений» и издавал романы, посвященные эзотерике. Познакомившись со столь примечательным экземпляром, академик Бехтерев пригласил его на работу в свой институт. Вместе они проводили опыты, которые обещали открыть новые горизонты в психиатрии. Но Барченко испытывал тоску, занимаясь медициной в ее чистом виде. Его тянуло непознанное. Фортуна предоставила ему прекрасный шанс осуществить мечты: о его работах узнал могущественный Глеб Бокий, руководитель Специального отдела, подчинявшегося напрямую Центральному Комитету РКП(б). Вдохновленный идеями Барченко, Бокий сделал его своим заместителем по научным исследованиям и дал фактический карт-бланш – разрешил вести разработки по личному усмотрению и набирать собственный штат в пределах установленного лимита.
Таков был человек, стоящий сейчас посреди зала, где только что было устроено испытание. Глаза Барченко буквально ощупывали индивидуума, который явил способности, слишком выдающиеся для обывателя. Вадим внутренне ежился, словно с него сорвали одежду и водили по нагим телесам шершавой кистью. Возникло ощущение, что Барченко обладает X-зрением и видит своего визави насквозь.
– Я читал ваши показания. Вы пишете, что искусство ориентироваться в темноте, коим вы овладели за те восемь лет, что томились в затворе, складывается из многих факторов. Потрудитесь объясниться поподробнее, ибо сие зело прелюбопытственно.
Мать Александра Васильевича происходила из духовного сословия, поэтому он частенько вставлял в речь архаичные словечки, подчеркивая лишний раз свою эксцентричность и неординарность.
Под прицелом бликующих линз Вадим сбивчиво затараторил:
– Понимаете… я еще сам не до конца р-разобрался… Факторы – да, их много. Я слышу звуки, даже самые тихие. Плюс обоняние… плюс что-то мне дают мои глаза…
– Ноктолопия?
– Простите?..
– В народе именуется кошачьим зрением. Когда человек одинаково зрит как на дневном свету, так и в сумраке. При должном праксисе вполне можно развить, а у вас возможности для упражнений имелись неограниченные.
– Да… это точно…
– Ну а ловкость – откуда она? Движетесь аки пардус. Или каждый божий день у себя в заточении гимнастику по Мюллеру делали?
– Мне гимнастику крысы обеспечивали, – невесело улыбнулся Вадим. – У меня с этими тварями война шла не на жизнь, а на смерть. В противном случае они бы все имущество на складе сожрали и меня в придачу. Благодаря им, р-родимым, я так и навострился.
– Вы будете яхонтом в моей коллекции, – пробормотал Барченко и себя же поправил: – Нет, не яхонтом. Диамантом! Но есть одна закавыка… Бокс, борьба – где и от кого вы переняли сии навыки? Не в подземье же нашли преподавателя!
Вадим смутился, снова засбоил:
– Не знаю. Интуитивно постиг…
– Кулачное ремесло интуитивно не постигается, – сказал Барченко. – Мыслю я, что вы когда-то изучали сии приемы и они закрепились у вас на рефлекторном уровне.
– Р-рефлекторном? Я об этом не думал.
– Вот и изъясняетесь вы забавно. Вроде как по-русски, а вроде как с выговором иноземным… Не было ли у вас предков из Испании, к примеру?
– Не помню.
– Над памятью вашей мы поработаем. Но об этом позже. – Умолк и через миг опалил тремя словами, как инквизитор каплями расплавленного свинца: – Вы меня боитесь?
Но Вадим уже взял свой страх за шкирку, нервы перестали звенеть.
– Боялся. А потом подумал: после того как меня чуть не р-расстреляли, грешно чего-то бояться. Дальше стенки не поставят.
– Это вы верно умозаключили, батенька, – на манер земского доктора пропел главный советский мракобес. – Бытие ваше бренное на волоске висело. И чтобы вам индульгенцию выписать, пришлось повозиться изрядно. А бояться меня не надо. На меня в политуправлении напраслину возводят: дескать, и жулик, и плут, и с нечистой силой якшаюсь… Не верьте. «Есть многое на свете, друг Горацио…» – и это многое мы на службу государству поставить обязаны. Так же как электричество, пар, радиоволны и прочие открытия, до коих человечество додуматься изволило.
– А я вам для чего? Не ученый, не изобретатель. Вообще не пойми кто…
– Во всяком разе, я вас не затем из застенков вызволил, чтобы потешиться и обратно в острог отправить. Более того, – Барченко приблизил свои блескучие глаза к физиономии Вадима, – вы на меня, друг мой, по гроб молиться должны. Я вам не токмо житие выпросил, но и должность при спецотделе.
– Должность? Мне?..
– Поелику человецы суть не ангелы эфемерные, им маммону свою насыщать потребно. То бишь жалованье вам не повредит.
Не стал Александр Васильевич растекаться по древу и обсказывать в деталях, каких усилий стоило ему уломать своего патрона Глеба Бокия пойти на такой рискованный шаг. «Александр Васильич, ты нас всех под цугундер подведешь, – мялся Бокий. – Знаешь ведь, что к кандидатам в сотрудники спецотдела – требования жесточайшие. Чтоб члены партии, чтоб пламенные борцы… и все такое прочее. А этот твой, откуда он взялся? Прибыл из враждебной Польши, происхождение туманное, прошлого не помнит…» – «И что? – горячился Барченко. – Это даже к лучшему, что не помнит. Проще будет перековать. Я за него всеми четырьмя вцеплюсь. Лабораторных кроликов у нас и так в достаче, а вот такие сотрудники – на вес злата. Он один десятерых твоих тупиц стóит! А прошлое я из него вытяну, будь спокоен…» – «Не под свою ли ты задумку его готовишь, Александр Васильич? Знаю я тебя, старого пройдоху!» – «Под свою, Глеб Иваныч, под свою… Так что – подпишешь?» Подписал, конечно. Уважал Бокий своего паранормального приятеля, во всем ему доверял.
Ничего этого новичку знать не следовало. Зачем ему нюансы и перипетии? Пусть радуется, что смерть стороной обошла, да еще и при деле оказался.
– Так что же, – сощурился Александр Васильевич, – принимаете вы мое предложение или как?
