– Нет, Макар Пантелеевич, вы мой первый помощник. Куда я вас от себя отпущу? Дабы справедливость соблюсти, кинем жребий. Доверимся, так сказать, фатуму. На кого он укажет, тот пусть и грядет…
Фатум в виде короткой спички, наобум выдернутой из пучка длинных, указал на хилера Яакко. Выбор следовало признать удачным – для бывалого пилигрима пеший поход протяженностью в десять верст был скорее прогулкой. Яакко собрался в момент – натянул на плечи крестьянский зипун, сделавший его похожим на героя некрасовских стихов, вооружился на всякий случай револьвером, взял с собой кус ржаного хлеба и флягу с горячей водой.
– Двигай поршнями, едрен-батон! – в самом добром тоне напутствовал его Макар.
Немногословный Яакко только кивнул и бодро пошагал по путям.
К вечеру прикатила на разболтанной дрезине бригада рабочих – все как на подбор в латаных ватниках – и принялась ломами разбирать искореженные рельсы. Разбирали с ленцой, никуда не торопились. Чубатюк наорал на них, выбрав из своего необъятного словарного запаса наиболее забористые выражения, однако на работяг это не подействовало – выслушали апатично и темпов не ускорили.
Вадиму и в дороге-то муторно было сидеть в запертом вагоне – после восьмилетнего подземного схимничества возненавидел замкнутые пространства. Теперь же, когда поезд стоял, тем более хотелось на волю. Поэтому, запахнув шинель и напялив башлык, вышел прогуляться. С ним увязался Яакко – забулькотел что-то на своем маловразумительном языке про волков, бандитов и прочие опасности.
– Ты сам их видел? – спросил Вадим, позевывая.
– Видеть не видела, однако, но слысать слысала…
– И что ты слышал?
– Волка выла. Близко. У-у-у! – И Яакко очень похоже изобразил тягучую волчью песнь. После чего погрозил гибким, как гусеница, хилерским пальцем. – Стерегись, однако. Моя нюх имеет. Смерть рядом ходит…
Вадим поблагодарил за предостережение, но возвращаться не стал. Побрел себе тихонько по насыпи, удаляясь от обездвиженного состава и сонно копающихся путейцев. Когда лязганье ломов затихло позади, сверхчуткий слух выцепил из сгустившейся тишины отдельные звуки: шуршание птичьих крыльев, мягкое притоптывание заячьих лап, шевеление крупного зверя, крадущегося в путанице ветвей… Но все это было далеко, в чащобе.
– К железке они не подходят. Боятся, – предположил Вадим, не видя нигде поблизости ничьих следов.
– Посему твоя так ресила? – заспорил Яакко, не отстававший ни на шаг (вот же привязался, хрен заботливый!). – Снега мало-мало нету. А на льду нисего не видать.
Он был, безусловно, прав. На землю еще не легла пороша, предательски выдающая любой оттиск. А на твердокаменном инее много ли разглядишь?
Вадим недовольно засопел, уязвленный тем, что лапотник перещеголял его в житейской сметке, но обида не успела заискрить как следует – меланхоличный лесной концерт был прерван пистолетным выстрелом.
Дремотный настрой вымело враз.
– Это там, впереди! – Вадим сорвался на бег, устремившись в сумеречную дымку, спекшуюся на горизонте, подобно корке перестоявшего пирога.
Яакко припустил за ним.
Пробежали с полверсты, глотая студеный воздух.
– Вон! Лезит! – дохнул белесым облачком из-за плеча дальневосточный Гиппократ.
Вадим едва не налетел на распростертое на рельсах тело. Поверх стальных полос ничком лежал человек в овчинном тулупе и ушанке. Тулуп на спине был хищнически разодран, словно по нему прошлась когтистая лапа. Из рукавов выглядывали бледные кисти рук, одна из которых стискивала австрийский пистолет «манлихер» – «самое элегантное в мире оружие», как называли его в годы недавней войны. Элегантность его удивительным образом сочеталась с тонкостью пальчиков, обхвативших рукоятку.
– Девуська, однако! – удивился узкоглазый лекарь.
Вадим перевернул лежащую лицом вверх. С головы ее свалилась ушанка, из-под которой водопадом пролились волосы такой рыжины, какая встречается разве что у цедры спелейшего апельсина. Эти огненные локоны обрамляли белый как мел лоб и по-детски припухлые щечки с милыми ямочками. В плотно сжатых губках не было ни кровинки.
– Умерла? – задохнулся Вадим от мысли, что обнаружил эдакую красу уже без признаков жизни.
Яакко сноровисто расстегнул на девушке тулуп, его короткопалые ручонки заскользили по облегавшей ее грудь вязаной кофточке, что вызвало у Вадима нежданную вспышку ревности. Зато потом прозвучали слова, от которых сразу полегчало:
– Зивая! Никакая рана, однако.
Веки рыжей красавицы дрогнули, приоткрылись, на Вадима глянули васильковые глаза. Он запоздало сдернул с пояса фляжку с заграничным ромом (по причине сухого закона алкогольная продукция в СССР официально не производилась, но экспедицию Барченко в виде исключения снабдили спиртными напитками из резерва ГПУ), отвинтил крышечку. Красавица сделала глоток, приподнялась на локте, не выпуская пистолета. Тревожно повела взглядом вправо, влево.
– Где он? – спросила низковатым, не шедшим к ее наружности, но тем не менее приятным голосом.
– Кто? – не понял Вадим.
– Потешно… Вы разве не видели? Волк… Прыгнул на меня сзади. – Она ухитрилась вывернуть шею и заглянуть себе за спину. – Тулуп порвал… Я выстрелила, но мимо.
– Убезала, однако, – со знанием дела заявил камчадал. – Волка выстрела боится. Когда не сибко голодная, всегда убегает.
Вадим с интересом разглядывал спасенную. Несмотря на деревенский тулуп и угрожающе выставленный «манлихер», в ней угадывалось благородное происхождение. Про таких – Вадим уже знал – нынче говорили: «из бывших».
– Как вас зовут?
– Адель. А вас?
– Вадим. Я с поезда. Мы тут, недалеко, застряли…
– Потешно… – Ее порозовевшие после рома губки сложились в очаровательную полуулыбку. – А я как раз к вам шла.
– Ко мне?
– К поезду. Ваш человек, – смерзшиеся стрелками ресницы взметнулись, указывая на Яакко, – сказал на станции, что кто-то взорвал железную дорогу, остановился состав. Я – фельдшер, вот и пошла…
Она спрятала пистолет и потянула к себе валявшуюся на насыпи дерюжную сумку, в которой, очевидно, помещались врачебные принадлежности.
– Очень самоотверженно с вашей стороны, но у нас вроде пострадавших нет. Да и свой штатный медик имеется.
При этой фразе Яакко приосанился, а взор рыжеголовой, наоборот, заволокло.
– Потешно… Выходит, я не нужна? Раз так – прощайте!
Она с усилием встала, накинула сумку на плечо. До Вадима дошло, что он ляпнул бестактность и девушка со сказочным именем и волшебной внешностью, появившись так нечаянно, может исчезнуть.
Спохватился и стал неуклюже выкручиваться:
– Куда вы? Пешком назад… в темноте? А если снова волки? И потом… вам надо отогреться, прийти в себя…
