– Врача! – Аристидис двинулся назад, но замер в нерешительности, вспомнив, что врач лежит зарезанный.
Дробно застучали подбитые железом сапожки, и к раненому подбежала Адель – расхристанная, без шапки, в расстегнутом тулупе. Вадим удивился.
– Вы здесь? Я думал, вы спите.
– Потешно… По-вашему, я глухая? Топот, крики… Конечно, я услышала. Что с ним?
– Гайло перерезали, на… – хмуро ответил Подберезкин.
Адель, не колеблясь, склонилась над несчастным красноармейцем, дернула залитую алым шинель.
– Посветите мне!
Аристидис услужливо запалил спичку. Адель умеючи зажала вену на шее Непей-Пива, и поток крови остановился.
– Поднимите его! Надо перенести в вагон… Живее, чего вы копаетесь!
Будто и не было повадок субтильной институтки. Действовала категорично, в голосе зазвенел металл, и даже слово «потешно» исчезло из лексикона.
Вадим ухватил красноармейца за плечи, Прохор – за ноги. Подняли, понесли. Адель шла рядом, продолжая зажимать пальцами рану. Аристидис исчиркал полкоробка, зажигая по три-пять спичек за раз и освещая дорогу. Непей-Пиво мычал и брыкался, как теленок.
– Да не дергайся, мать твою в… – по привычке забранился Подберезкин, но Адель приказала ему засохнуть таким тоном, что он не посмел ослушаться.
Пострадавшего внесли в теплушку и уложили на полку, еще хранившую тепло Адели. Разбуженное вагонное население загудело.
– Кто его?.. Где?.. За что?..
Вбежал оповещенный Александром Васильевичем Макар, разогнал всех по местам.
– Ша! Кто сунется, тому блох на пупке передавлю!
Близ лежанки, на которой хныкал Непей-Пиво, стало пусто. Адель прощупывала его порезанную шею. Вадим, не дожидаясь указаний, собрал по вагону коптилки и расставил их на полу поближе к фельдшерице, а оставшуюся взял в руки и поднял повыше.
– Хорошо, – одобрила Адель. – Теперь подай мне мою сумку, а посторонних гони прочь.
Вот так непринужденно перешли на «ты». Вадим отметил это не без удовольствия и напустился на Аристидиса с Подберезкиным:
– Вы еще здесь? Марш на посты! Эшелон без охраны оставили, а кругом бандиты… – И довесил, совсем как Чубатюк: – Растудыть вашу через коромысло! И смотрите в оба, чтобы вас тоже не…
В присутствии Макара Подберезкин бухтеть не стал, вышел. За ним растворился в полумраке тамбура Аристидис. Чубатюку Вадим разрешил остаться – чтоб было кому охранять «операционную».
– Дай рому! – распорядилась Адель, точно Билли Бонс из стивенсоновского романа.
Вадим протянул флягу. Полагал, что слабонервная девочка хочет глотнуть для храбрости, но ошибся – выпивка предназначалась пациенту.
– Разожми ему зубы!
Адель влила в рот страдальцу лошадиную дозу тростникового пойла. Непей-Пиво, который по молодости лет вел тверезую жизнь в соответствии со своей праведной фамилией, издал вопль, изогнулся дугой, но Вадим навалился ему на живот, утихомирил. Вскорости бедняга заохал, всхрапнул и выключился. Адель резво достала из целлулоидного футлярчика иглу, вдела в нее шелковую нить и принялась, как умелая портниха, зашивать рану. Вадим с восхищением смотрел на ее искусную работу.
– Выживет?
– Потешно… Крови потерял много, но крупные сосуды не задеты. Гарантии не даю. Шансы есть, что выживет.
Уже это вернувшееся «потешно» говорило о том, что дела Непей-Пива не так плохи.
Покончив со штопкой, Адель выколупнула из туго набитой сумки склянку с йодом объемом в половину кварты, нацедила из нее в суповую ложку до краев и вылила йод на зашитую шею горе-караульного. Вадим зажмурился, представив, какая боль должна пронзить сейчас этого тщедушного мальчишку. Но Непей-Пиво, сраженный ромом, дрых как младенец.
Адель обложила рану корпией, перевязала и села на полку, уронив руки.
– Все. Пускай спит. Если рана не загноится, через неделю будет как новый.
У Вадима язык чесался похвалить ее за мастерство, выразить восторг и все такое. Но он видел, как она утомлена, поэтому просто предложил ей лечь. Она, не чинясь, пристроилась бочком на его месте, он накинул на нее бушлат, погасил коптилки, кроме одной. В теплушке к тому времени все уже угомонились, выводили носами рулады. Ночь взяла свое.
К Вадиму с развальцей, по-медвежьи, подошел Чубатюк.
– Айда, браток. Не мешай ей шлямку давить. Умаялась…
Вышли в тамбур. Макар сел на подножку, свесив ноги-ходули наружу, закурил. Предложил и Вадиму, но тот табаком баловаться не любил. Чтоб матрос ненароком не застудил себе что-нибудь ценное, Вадим вернул ему бушлат, а сам прошел в кабинетик Барченко. Был уверен, что после ЧП с часовыми руководитель экспедиции не заснет.
Так и оказалось. Барченко бодрствовал, сидел, задумавшись, глядел на догорающую свечку. Приходу Вадима обрадовался, пригласил сесть, налил настоящего коньяку.
– Непей-Пиво жив, – отчитался Вадим, пригубив пахнущую клопами бурду. – Фельдшер Адель… – осекся, обнаружив, что не знает ее фамилии, – она его спасла.
– Значит, имеем одного раненого и одного убиенного, – подытожил Александр Васильевич. – Кто их, а? Белофинны? Те, которые рельсы разворотили?
Вопрос, что называется, повис. Списать бы все на финских диверсантов, да и ладно. Но нет – наитие нашептывало Вадиму, что финны ни при чем. Угроза таилась где-то здесь, в каком-то из вагонов. Она жила в черепной коробке одного… а то и не одного?.. из тех людей, которых считали своими.
– Гляжу, сия мистерия особого мудрования требует, Вадим Сергеевич… Вы коньяк-то пейте, пейте! Это из личных запасов Глеба Ивановича Бокия. Так сказать, от щедрот… И давайте вот что обсудим. Поелику эскулап наш помре… царство ему небесное!.. Кем мы его заменим? Без медика в эспедиции невозможно, а приискать его в захолустье – задачка не из простых. Что мыслите?
Не в пример «мистерии» с убийством Яакко, здесь у Вадима все было заготовлено, обдумано и разложено по полочкам. Он в красках расписал шефу, как мужественно и со знанием профессиональных тонкостей боролась Адель за жизнь Непей-Пива. И ведь вытащила с того света! С такой медичкой можно куда угодно идти, не пропадешь.
– К тому ж медичка диво как собою лепа! – подморгнул ехидно Александр Васильевич.
Скулы Вадима обдало жаром.
– Да я не об этом, – залопотал, как школьник, пойманный директором с папироской на заднем дворе. – Я ради общего блага…
И стал сам себе противен.
Барченко подлил коньяку и молвил незлобиво:
– Конечно, конечно… Я и не в укор. Так, поерничать вздумалось… Можете вы с сией особой перетолковать предметно? Предложите ей от моего имени выгодные условия: полное довольствие, жалованье в размере восьми… нет, даже десяти червонцев. Едва ли она в своей тьмутаракани больше четырех получает со всеми надбавками. Да пообещайте, что, коли справится, заберем ее с собой в Петроград или Москву, протекцию обеспечим. Будет жить, а не прозябать… Словом, уговорите. На вас вся надежда. Как согласится – шлите ко мне, оформлю бумагу, чтобы все чин чином.
