В Имандре задержались более чем на сутки – заело клапан парового котла, и механик настоял на ремонте. Покуда устранялась неисправность, Барченко, взяв с собою Вадима и Чубатюка, заглянул на огонек к старожилу Панкрату Ефимову, на которого как на знатока кольских мест и обычаев указали в волисполкоме.
Панкрат оказался дремучим старцем лет под девяносто. Он восседал у себя в избе на лавке под четырьмя рядами образов в позолоченных окладах и коршуном взирал на пришедших.
– Куда направляетесь? – вопросил, как пограничник у шлагбаума.
Барченко без лишних доскональностей обозначил задачу экспедиции. Забравшись так далече, можно было не юлить – от местных ожидались советы и помощь, без чего экспедиция рисковала не продвинуться в своих изысканиях ни на йоту.
– Меряченье? – Старик пожамкал сухими губами. – Слыхивал… Нойды лопинские таинство ведают. Окромя их – ни един.
– А как бы с ними стакнуться? – лисицей подлез Александр Васильевич, легко перенимая манеру говорения своего благообразного собеседника. – Аще воспомогли бы нам, отче, я бы мошну разверз, отблагодарил по-христиански…
– Это что еще за диакон выискался? – осадил его Панкрат. – Али меня передразниваешь?
На подмогу оконфуженному шефу пришел Вадим:
– Нам нужно встретиться с нойдами. Не подскажете как? Все, что связано с р-расходами, р-решаемо.
Старец пожевал губы, перевел взор на замурзанное окошко, сквозь которое виднелась поросль обнажившихся к зиме карликовых березок. Выдал:
– Того, кто в таинство меряченья проникнет, погибель ждет. Не скажу ничего.
– Уважаемый! – Барченко простер руки, взывая к милосердию. – Вы нам только тропку укажите, а дальше мы сами…
Но аксакал уперся, затряс седыми патлами, его впалый рот запузырился желтой слюной:
– Нет! У лопинов невдалеке селенье было… Масельгский погост… Нойд на него за провинность меряченье навел, так все подчистую в озере утопли. Хотите, чтобы и с вами такое стало, дурьи балабасы?
Вадим прижмурился, и соткалась зарисовка: горбатый крысолов с ухмылочкой Иуды играет на тростниковой дудке и ведет за собой к пруду полчище серых грызунов… Не иначе, в детстве читал? Надо же, прорезалось!
– Слышь, батя, – вкрутился Чубатюк, – ты турусы свои процеживай, итишкина копоть! А то нарвешься на тукман, по иконостасу вместе с рейтузами размажу…
Вестимо, после такого оскорбительного выпада выставлены были из старцева скита с позором.
Пока шли назад, к поезду, Вадим не преминул упрекнуть Макара за бестактность. Обидно же: старик наверняка знал многое по интересующей их теме, и, если б подыскать к нему должный подход, глядишь, поделился бы полезными сведениями.
Макар не оправдывался, вину свою осознавал. Зато Барченко – вот оригинал! – шагал веселый, насвистывал «Чижика-пыжика».
– Чему р-радуетесь, Александр Васильевич?
– А как не радоваться? Оный Мафусаил подтвердил наши версии. Эффект арктического психоза существует. Так что не зря мы сюда прибыли.
– Но он не сказал нам, где искать нойдов, владеющих тайной…
– Мне и так ведомо. – Барченко на ходу полистал потрепанную записную книжку. – Вот. Талмуд Ферсмана с указанием маршрутов. Нам надлежит доехать до станции Оленья, это примерно в полутора часах отсюда. Там сойдем с поезда и поищем проводников через тундру. Можно и самим, по компасу, но боюсь, не угодить бы в елань…
На этой реплике Александр Васильевич покинул своих спутников и направился к пильщикам, занятым разделкой бревен. Он стал показывать им книжку, что-то уточняя. Вадим с Макаром подошли к поезду вдвоем и увидели Прохора Подберезкина. Кухмистер соорудил возле вагонов что-то наподобие тагана, водрузил на него котел и подбрасывал в огонь уголь из паровозного тендера. Раскочегарив пламя, Прохор принялся ожесточенно рубить на пне шматы солонины. Тесак длиной с латиноамериканское мачете взлетал и падал, отхватывая ломти мяса, которые Прохор бросал в котел, где уже бурлила, закипая, вода.
Зрелище произвело на Вадима неприятное впечатление. И дело не в том, что при виде варева из солонины заныло в желудке (кулинарное искусство Прохора не вызывало ничего, кроме очистительных позывов). Этот тесак… эти отлетающие ошметки… Вспомнилось, как Подберезкин стоял над катавшимся по земле Непей-Пивом. Стоял и смотрел. А если перед тем он его сам того… ножичком по горлу?
– Макар, а ты Прохора давно знаешь?
– Сколько и ты. Мерзопакостная личность, сто дикобразов ему в хайло…
Емко высказался Чубатюк, ни убавить, ни прибавить.
Мерзопакостная личность, будто услышав, что о ней говорят, недобро уставилась на них, тесак повис в гамадрильей руке. Вадим отвернулся и ушел к себе в теплушку.
Починив клапан, двинулись дальше. В Имандре их предостерегли: рельсы на следующем перегоне расшатаны, давно никто не поправлял, надсмотра нет. Поэтому поезд шел тихо, врастяжку погромыхивал на стыках. Вадим вышел в тамбур, сел и, как давеча Чубатюк, свесил ноги наружу. Мимо проплывали отягощенные плотной, как броня, хвоей сосны и ели. Их малахитовый цвет соседствовал с чернотой обезлиствевших берез и осин. Порошило, снежинки звездочками оседали на шинели Вадима и медленно таяли.
Заскрипела дверь, к Вадиму присоединился Барченко, но не сел, а встал за спиной, раскуривая трубку.
– О чем печалуетесь, Вадим Сергеевич?
– Ни о чем… Вот смотрю и не могу отделаться от мысли, что я в этих краях уже бывал.
– Ну-ка, ну-ка. – Барченко опустился на корточки, чтобы колесный перестук не мешал слушать. – Это из чего вы такое заключили?
– Да тут все мне знакомо! Северная природа… елки точно так же промелькивали… Только железной дороги не было, ехали по тракту на конях…
– Это из прошлой жизни, что ли? Да, раньше здесь Кольский почтовый тракт пролегал. Еще в эру махрового царизма.
– Не в прошлой. Недавно… – Вадим напрягся, выцарапывая из памяти разрозненные крупицы. – Кожаные куртки… как у нас… пистолеты… я совсем молодой… и сугробы кругом, мороз…
– Еще что-нибудь вспомните?
– Нет. – Отер ладонью взопревший лоб. – Больше ничего…
Барченко поворочал в трубке палочкой, разгреб тлеющий табак, овеял себя душистым дымком, который мгновенно унесло ветром.
– Вы читали про дежавю? О нем писали Бергсон, Буарак, Фрейд… Это из разряда ложных воспоминаний – когда вам мнится, будто вы уже пребывали в таком-то месте и в таких-то обстоятельствах. Иногда картинка очень явственная, но начинаешь разбирать – где, когда, с кем, – и она рассыпается. Случалось с вами подобное?
– Случалось. Но сейчас не то… – Вадим досадливо покрутил головой. – Не дежавю. Другое.
– А вы не пыжьтесь. Насильно мозгу мил не будешь. Выдастся минутка, проведу с вами еще сеанс. Достроим картинки.
