– Он ли? – засомневался Прохор Бугрин, бывший Подберезкин. – «Льюис» жарит, я его, как пианист симфонию Бетховена, определяю… А у нас «виккерс», да и тот на станции остался.
– При чем тут «виккерс»! Думаешь, на весь Крайний Север – один пулемет?
Решение следовало принять оперативно. И Барченко проявил себя истинным полководцем:
– Отряд, на лыжи! Выступаем к озеру. Оружие держать в заряженном состоянии. Чубатюк, захватите «око»!
«Оком» Александр Васильевич со свойственной ему образностью называл портативный, размером с чемодан, прожектор, позаимствованный еще в хранилищах царской охранки. Устройство не имело источников питания, кроме динамо-машины, зато приложение достаточной физической силы позволяло получать яркий свет в любых условиях.
В экспедиционном лагере уже третьи сутки властвовал непокой. Адель не могла смириться с пропажей Вадима. Присмирев после того, как на ее глазах мина разорвала в лохмотья горемыку Хойко, она снова раздухарилась и повела наступление на Барченко, доказывая, что на поиски Вадима надо бросить все имеющиеся резервы и сделать это незамедлительно. Ее поддержал велеречивый и темпераментный Чубатюк. Александр Васильевич хоть и осторожничал, но не смог устоять перед таким напором. Правду сказать, он и сам чувствовал себя не в своей тарелке, думая о пропавшем Вадиме, к которому относился не только с начальственной, но и с почти отеческой привязанностью. После основательных размышлений он сформировал две поисковые группы и отправил их вдоль колючей проволоки: одну к сопкам, вторую – к озеру. Руководители групп – Чубатюк и Аристидис – получили указание двигаться со всей возможной осмотрительностью, чтобы не напороться на мины или еще что похуже. Чубатюк сколотил из жердочек подобие якоря, к которому привязал веревку. Этот якорь он закидывал далеко вперед, после чего тянул к себе веревку и таким образом тралил местность, по которой должна была пройти группа. Бойцы при этом залегали за ближайшим холмом. Убедившись, что мин нет, Чубатюк кричал: «Чисто, твою водокачку!» – сматывал снасть, и группа продвигалась метров на полста вперед. Аналогичной конструкцией снабдили и Аристидиса.
Поисковые мероприятия вследствие вышеозначенного проводились ужасающе медленно, обошлись без происшествий, но к положительным результатам не привели. Чубатюк со своими людьми дошел до сопок, определил, что проволока уходит в скальный массив, хотел взобраться на отвесный склон, сорвался, повредил ляжку и вернулся в Луявврь ни с чем. Сходная участь постигла индо-грека. Его группа обнаружила, что колючее заграждение, дотянувшись до берега, заворачивает и тянется назад к сопкам. Обойти его можно было только по озеру, но, не будучи уверенным в прочности ледяного настила, Аристидис скомандовал отбой.
Удрученный Барченко не знал, что еще предпринять. Адель плакала, Бугрин матерился, Макар сквозь зубы напевал песенку «Цыпленок дутый, в лапти обутый…», что означало у него предельно угнетенное расположение духа. Пулеметная пальба, расколовшая полярную ночь, уподобилась игле, проткнувшей раздавшийся до предела воздушный баллон. Напряжение лопнуло, все кинулись выполнять приказ. Ясности не было никакой, но лучше идти напролом, чем киснуть в бездействии.
До впадины, ставшей местом упокоения Хойко, домчали по-спринтерски. Пулемет уже замолчал, и Прохор подверг критике выводы Аристидиса касательно расположения огневой точки.
– Мы здесь как в кастрюле. Горы кольцом, отголоски гуляют туда-сюда, чтоб их… Пулемет мог где угодно стоять.
Исполняя повеление шефа, Макар раскрыл фибровый кофр, выставил на плоскую каменную плиту прожектор с чашеобразным рефлектором, выдвинул из боковины кофра полированную рукоятку и завертел, как шарманщик, намеревающийся извлечь из своего музыкального ящика сумасшедший галоп. Ток побежал по проводам, подсоединенным к тысячесвечовой лампе, она разгорелась, и тундра вспыхнула янтарными, изумрудными, опаловыми искрами.
– Направьте поперед на сопки, – распорядился Барченко.
Аристидис заворочал прожектором, точно плугом на пашне. Сноп света взрыхлил ночь, раздвинул тьму, потек по ближайшей сопке, как большущая оранжевая капля. Никто не увидел ничего примечательного, если не считать кривобоких скальных зубцов, прорвавших кое-где панцирь наледи.
– Теперь плавненько, плавненько… по часовой стрелочке… – ворковал Александр Васильевич, захваченный фантасмагорическим зрелищем.
Стонала и взвизгивала ходившая ходуном динамка в кофре. Аристидис повернул «око», и слепящий пучок, скатившись с гористой цепи, плотоядно облизнул снеговые курганы.
– Бдите и зрите! – наставлял шеф, все более смахивая на одержимого религиозным экстазом проповедника. – Да ни едино семя горчичное от зрака отверстого не утаится…
Тундра, однако, пусть и пленяла разноцветьем, оставалась неживой. Ни выстрела, ни вскрика, ни шевеления. Аристидис дважды расчертил ее широкой прожекторной кистью. Свет размазывался на неровностях почвы, впитывался в ночной морок… впечатление, что ни говори, фееричное, но не для того собрались здесь люди, чтобы оптическими эффектами любоваться.
Передвинулись всем сборищем поближе к озеру, и Макар опять принялся крутить электрическую шарманку. Впустую. Передвинулись еще и еще. Так повторилось много раз, пока не показался берег.
– Ноль, – подвел греко-индус безрадостную черту под наблюдениями.
– Вижу… – Барченко сник, занялся раскуриванием любимой трубки и от огорчения перешел на гражданский язык: – Завтра утром отправим гонцов, пусть подадут из Оленьей депешу в Мурманск. Будем просить подкрепление. Кто бы тут ни засел, он представляет опасность, а нам его вот так, нахрапом, не взять…
Только закончил говорить, как над озером прокатилось глуховатое:
– Алексан… Васильич! Макар… не уходите!
– Вадим! – Адель выступила из-за спины Бугрина и трижды бахнула вверх из «манлихера». – Он там! Посветите же ему, черт бы вас побрал!
Чубатюк с выхрипом, от которого чуть не вывернулись наизнанку легкие и бронхи, навалился на рукоятку динамо-машины, завращал ее так, что разошлась по швам оболочка кофра. Лампа озарила озерную простынь ярче летнего солнца, выпутала из мглы бегущего человека, в котором все узнали пропавшего Вадима.
– Он! Он! Живой! – Адель запрыгала, как девчонка-малолетка, и кто бы ее за это осудил?
Отряд вспенился взмахами рук, все дружно приветствовали блудного товарища, которого уже не чаяли увидеть в своих рядах. Вадим, преодолев изрядную дистанцию и набив уйму шишек, приноровился-таки к бегу по катку – представил, что на ногах у него «снегурки» с острыми лезвиями, так и скользил на подошвах сапог, периодически отталкиваясь и держа равновесие, пока не врезался в берег. Аристидис и Бугрин помогли бегуну влезть на кручу, Адель бросилась ему на шею, прижалась своими трепещущими выпуклостями, стала покрывать без разбора поцелуями его лоб, веки, нос… А Макар на радостях так налег на рукоятку, что лампа не выдержала напряжения и с раздирающим уши хлопком разлетелась на мириады осколков, осыпавших берег, как новогодние конфетти.
