– Будем считать, что это салют в вашу честь! – провозгласил Барченко, пожимая Вадиму, еле прервавшему поток девичьих лобызаний, потную длань. – Где вы пропадали?
Вадим завелся рассказывать, взахлеб, перескакивая с пятого на десятое, но шеф сам его приостановил, предложил переместиться в лагерь, где, выпив коньяку, заслушать доклад тов. Арсеньева В. С. и устроить совещание по поводу видов на будущее.
Так и сделали. Совещание провели узким кругом, допуск получили Чубатюк, Аристидис и – куда ж теперь без него? – Прохор Бугрин. Напросилась еще Адель, Бугрин выступал резко против ее присутствия («Где видано, чтобы санитарки военную тактику обсуждали, вашу на…?»), но остальные не возражали, и она пристроилась на деревянной скамеечке, наособицу, чтобы не мозолить глаза главным стратегам.
Вадим пересказал лишь ту часть своих похождений, которая касалась попадания в лопарское стойбище и сорвавшейся разведоперации против Черного Человека. Сведения о властелине Сейда и его укрепленном форте вызвали бурю эмоций.
– Потешно! Кем он себя возомнил? – возмутилась Адель. – Кто ему право дал в людей стрелять?
– Противозаконно, – изрек Аристидис.
– Свернуть ему баклушку, через закорки в пердимонокль засунуть и прямой кишкой двойным морским завязать, – внес инициативу Макар Чубатюк.
Прохор Бугрин, упирая на свои чрезвычайные полномочия, требовал, чтобы Барченко немедленно воплотил предыдущее намерение, а именно: отправил на станцию курьера, который телеграммой вызвал бы сюда конную сотню, а лучше три-четыре бронеавтомобиля с экипажами и пехотной поддержкой.
– Может, вам еще английский танк и эскадрилью «Фарманов» с бомбами? – съязвил погруженный в думы Александр Васильевич. – Как глаголет наш Владимир Ильич, мы пойдем другой стезею…
– Это какой?
– Спору нет, сей Черный Человек… инкуб он или во плоти родшийся… велиим образом нам досаждает. Перекрыл путь к той части озера и прибрежья, которые меня больше всего занимают, ибо там помещаются стелы с петроглифами… помните, Вадим Сергеевич, мы с вами на пленке видели? Ну, вот… Чтобы до них добраться и изучить, придется этого минера-пулеметчика как-то оттуда выкурить.
– Я ж и предлагаю: балбешник в тухес, култышки узлом…
– В кои-то веки, Макар Пантелеевич, не имею желания роптать против ваших радикальных методов. – Барченко снял круглые очочки, старательно протер стекла фланелькой. – Но тако ж имею что возразить на выпад драгоценнейшего Прохора Игнатьича. – Он сверкнул окулярами на примолкшего Бугрина. – Мурманск вам не столица. Там люди с хлеба на квас перебиваются, рук не хватает… и вы думаете, нам ни с того ни с сего эскадрон гусар летучих выделят?
Филиппика Александра Васильевича базировалась на горьких реалиях начала 20-х годов. Последний город, основанный в Российской империи, за период иностранной интервенции пришел в упадок. Тринадцатитысячное население к моменту установления советской власти сократилось более чем в пять раз и состояло в основном из рабочих-железнодорожников и ремонтных мастеровых, присланных восстанавливать разрушенное хозяйство. Ютились они в переделанных под жилье вагончиках, разнокалиберных лачугах и брошенных англичанами при отступлении бараках из гофрированного железа с полукруглыми крышами. Все это было разбросано по буграм близ Кольского залива и имело вид не города, а скорее цыганского табора – разобщенное, неприглядное, зачуханное. Более-менее сносных одноэтажных домов набралось всего на три улочки, но и эти строения нуждались в реконструкции. Готовясь к путешествию, Барченко обстоятельно изучил информацию о положении дел на Севере и потому не строил иллюзий, рассчитывал более на себя и своих помощников, нежели на содействие извне.
– Какой делаем вывод? А вывод такой. Постараемся решить оную шараду самостоятельно. Коль не выйдет, тогда и возопием о помощи.
Импульсивный Бугрин вспылил. Чтобы не драконить его, Александр Васильевич принял соломоново решение: отрядил Чубатюка и двоих красноармейцев на станцию Оленья, где они должны были забрать гранаты и «виккерс» и вернуться назад, укрепив тем самым боеспособность отряда. Оттуда же, со станции, Чубатюку предписывалось передать в Мурманск донесение с изложением той передряги, в которую угодила экспедиция, и дождаться ответа от губкома.
– Ничего обнадеживающего они вам не отпишут, – не сомневался Барченко, – однако ж приличия мы соблюдем.
Настроенный, как всегда, воинственно, Макар заверил, что вышибет из губернских ответ любой ценой. Вадим спросил, не заплутает ли он по дороге на станцию, ведь идти предстояло без проводника. Чубатюк ответил, что изучил фарватер до тютельки. Хойко вел их по ранее сделанным зарубкам, которых на всем пути набралось, как у барбоски блох. Вдобавок Макар кое-где и собственные вешки оставил, так что теперь, будь ты хоть Щелкунчик недоструганный, не заблудишься.
Выступить в поход он рвался прямо сейчас. Александр Васильевич взглянул на часы-луковицу, они показывали начало пятого утра.
– До рассвета еще часа четыре, успеете вздремнуть. Отдых вам необходим, дорога дальняя. Совещание объявляю оконченным, все свободны, товарищи.
Попросил задержаться одного лишь Вадима. Тот ослушаться не смел, мимически просемафорил Адели: жди, скоро буду. Шеф набивал трубку, прикинулся, будто не замечает их бессловесных переговоров. Вслед за Чубатюком и Бугриным Адель покинула вежу.
– Я вас не задержу, Вадим Сергеевич. Измаялись, утомились… Но есть у меня догадка, что вы некоторые главы вашей увлекательной повести утаили, не решились вынести на широкую аудиторию… Верно?
И как он все провидит? Знать, про телепатию вовсе не байки плетут…
Вадим скрытничать не стал, поделился тем, что привиделось ему под воздействием заклинаний Чальма. Барченко, выслушав, потемнел ликом, отложил незажженную трубку, потеснее задернул полог.
– А что за схему вы генералу предъявляли? Карта местности?
– Вроде того. Не помню, как она у меня оказалась. Вы же знаете, эти воспоминания – как страницы, вырванные из книги.
– Вырванные страницы… – протянул Александр Васильевич, смакуя образ. – Это вы благолепное сравнение подобрали… А схема та куда девалась, когда генерал от нее отказался? С собой забрали?
– Да. Сунул в карман.
– А в крепости она у вас была?
– Когда приехал, возможно, и была. Но когда сидел на складе – нет. Я все свои вещи назубок помню. За восемь лет смешно не выучить.
Шеф присел на чурбачок возле камелька, взял прутик и вычертил на присыпанном золой дерновом полу кружочек.
– Это вы. У вас в наличии что-то, что у генерала вызвало отношение хладное, но кого-то другого могло интересовать. Этот другой, – рядом появился еще кружочек, – последовал за вами в Осовец, дабы изъять сей предмет. Я имею в виду схему. Попервоначалу он воспользовался содомом, вызванным хлорной атакой, и обыскал казарму, где вы жительствовали.
– Это тот, которого я спугнул?
