– Сними-ка! Потешно… На сучок, что ли, напоролся? Вон какая дырища…
Вадим снял мешок и обнаружил, что он сбоку продран, да так, что наружу торчала упаковка с тульскими галетами.
В Адели вскипела заботливая натура.
– Есть у тебя иголка с ниткой? Я заштопаю. Выкладывай пожитки!
Вадим начал отнекиваться, но она уже вытряхивала из мешка начинку: мыло, магазины с револьверными патронами, запасные портянки, томик адмирала Литке «Четырехкратное путешествие в Северный Ледовитый океан», катушку с нитками, бритву «Золинген»…
– А это что? – Бугрин коброй метнулся к выпавшему вместе с прочими потрохами алюминиевому жетону. – Знакомая штукенция, твою в…
Жетон изображал двуглавого имперского орла, который левой лапой сжимал развевающуюся ленту, а правой – горящий факел с вырывающейся вниз зигзагообразной молнией.
Адель непонимающе смотрела на эту эклектику.
– Такие когда-то были у военных?.. – предположила без уверенности.
– Не просто у военных, а у сотрудников Главного управления Генштаба, – блеснул познаниями Прохор. – Жетончик непростой, кому попало не выдавался. – И Вадиму, хлестко: – Откуда он у тебя? Не скажешь, все равно дознаюсь!
Вадим сохранил самообладание. Не срамиться же перед этим индюком!
– Да, в начале войны я состоял при Главупре. В контрразведывательном отделении.
– Вот я тебя и расколол! А каким тихоней прикидывался. Мелкая пташка, рядовой… Как же! – Бугрин подбросил жетон, как монетку, и поймал на лету. – Ты у нас, можно сказать, сокол!
– Пассаж! – патетически провозгласил Аристидис, которому изменила его обычная выдержанность.
Вадим посчитал нужным изложить подробности.
– Меня р-разжаловали в р-рядовые и отправили на фронт. Я бы не стал скрывать этот факт, если бы помнил о нем р-раньше.
Мог бы в красках расписать, какую трепку задал ему «мертвая голова» Беляев, как вырвал с мясом погоны и сжег в пепельнице удостоверение, свидетельствующее о принадлежности г-на Арсеньева Вадима Сергеевича к штату отдела контрразведки ГУ ГШ. А жетон изъять гневливый генерал-лейтенант забыл – позвонили из Ставки, потребовали незамедлительно явиться на совещание. Так и осталась бляшка с двуглавым орлом у бывшего прапорщика. Он не стал ее выкидывать, хранил, как реликвию, надеясь, что когда-нибудь сможет восстановить порушенное реноме.
Ничего этого Вадим Бугрину не рассказал, зато подпустил вот какую шпильку:
– Подтверждаю, что жетон был со мной в Осовце, лежал в кармане шинели. После того как на складе меня оглушили, он исчез. Я прихожу к заключению, что забрал его тот, кто ударил меня по голове. После чего восемь лет я этого жетона не видел.
– Точно? – разволновалась Адель, осознавшая наконец степень угрозы, нависшей над ее кавалером.
– А ты как думаешь? Все, что было при мне и на мне, перетряхнули в Польше, а потом и в Р-россии. Установили бы мою причастность к царской контрразведке, всю бы душу мне вымотали. И уж, понятно, не стал бы я брать такой компромат в экспедицию. Из чего проистекает, что жетон мне подложили. Кто бы это мог сделать?
Намек получился таким жирным, что его понял бы даже дегенерат. Бугрин схватился за кобуру.
– Твою в…, покуражиться вздумал? Да я тебя… в расход, без суда и следствия!
Адель, как самка, защищающая выводок, отважно загородила Вадима собой, выпятила невыдающуюся грудь. Ни Бугрин, ни его оружие ее не страшили.
– Не дам! Ты здесь не главный, не имеешь права. Надо идти к Александру Васильевичу, пусть он решает.
– Знаем мы вашего Васильича! – огрызнулся Бугрин. – Кто он такой? Собрал вокруг себя контрреволюционный элемент… Ежли б не Бокий, мы б его уже в бараний рог скрутили. Ничего, воротимся в Москву, не отвертится, на… его в…!
Как же обидно, что не было рядом матроса Чубатюка! Вот кто в два счета укоротил бы выскочку.
Однако и без Макара нашлось кому заступиться за шефа. Перед восседавшим в позе лотоса Аристидисом вихлялась пятая точка Бугрина. Индо-грек сунул голую руку в огонь, выбрал уголек размером с дореволюционную копейку и неуловимым движением запихнул его за отвисший край штанов спецагента.
Прохор осатанел, стал колотить себя по обожженному копчику и тому, что располагалось ниже. Заверещал благим матом, пропуская даже предлоги и союзы:
– …! …! …!
Джига, которую он представил аудитории, смотрелась настолько уморительно, что Вадим, над которым висел дамоклов меч, не удержался от улыбки.
– А, так вы здесь все в сговоре? Вот и ладно… разом всю гидру изничтожу, на…!
Пролиться бы рекам крови, если бы не появился, как deus ex machina, вышеупомянутый Александр Васильевич Барченко.
– Что за велегласие на весь стан разносится? – прогремел он, ступив в вежу. – И что за погубление вы содеять удумали, разлюбезный Прохор Игнатьевич?
Бугрин, застигнутый с револьвером в руке, успел к тому мгновению избавиться от распроклятого уголька, однако тот прожег ему насквозь штаны, и, чтобы не выставлять на обозрение филейные части, пришлось обличать Вадима, прижавшись к стене.
Барченко выслушал насупленно, ни разу не перебил, только неприметно для Бугрина просигнализировал бровями Вадиму: предупреждал-де вас, остерегайтесь, но теперь чего уж…
Вадим дождался окончания обвинительного слова, привел доводы в свою защиту. Бугрин взбеленился:
– Ты себя не выгораживай, прихвостень деникинский! Я из тебя весь ливер выпущу. Прикинулся непомнящим… Признавайся: кто тебя заслал? На белогвардейских недобитков работаешь? Много вас, таких вредителей, по стране советской расползлось, … вам в… Но рано радуетесь, всех выловим и передушим!
Воинственный пафос агента зашкаливал. Но Барченко не так-то просто было вывести из равновесия. Он снял очки с запотевшими после холода линзами, поморгал.
– А в чем, позвольте полюбопытствовать, состоит ваше обвинение против Вадима Сергеевича? За что, им сотворенное, он, по-вашему, заслуживает кары?
– Доказательства, – поддакнул Аристидис и удостоился от Бугрина взора, обжигающего, как раскаленная головня.
– За что? А если это он наших часовых возле Лоухов порезал? А его подельщики бомбу на путях заложили, чтобы наш поезд взорвать!
Предположение Прохора никому не показалось убедительным, но он гнул свою линию.
– Зазря лыбитесь! Где он днями ошивается? К лопарям ходит? А ну как нет? А колючка электрическая? А минное поле? Вот вам крест… то есть честное партийное, в сопках беляки засели, а он с ними сношается. Завел нас сюда, как Иван Сусанин… того и гляди, нападут исподтишка и перехлопают, как мошек…
Полночи длилась глупейшая перебранка. Вадим чувствовал себя ягненком, которого волк замыслил съесть лишь по той причине, что испытывал голод. Бугрин задался целью изобличить его, как закордонного засланца, и пойдет ради этого на любую гнусность. Подлог – вполне в его духе, а бумажонка за подписью Ягоды поможет ему перетянуть чашу весов на свою сторону.
