Адель-то? Вряд ли. Ее хоть пилой режь, ничего не расскажет. Но что теперь об этом…
– На кого она р-работала?
– Да мало ли… У нас в стране после Гражданской такой ералаш, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Белогвардейщина в каждой трещинке норовит засесть. В ГПУ ее тоже хватает, знай вычищай. Мне Глеб Иванович на это через раз жалится…
День спустя после сражения возле Могильного острова прибыл со своими людьми Макар Чубатюк. Приволок не только «виккерс» и гранаты, хранившиеся на станции Оленья, но и сорокасемимиллиметровую пушку вместе с артиллерийским расчетом. Орудие ехало на железнодорожной платформе в Мурманск для укрепления обороноспособности незамерзающего порта. Макар полонил и пушку, и расчет, как Соловей-Разбойник с большой дороги. Охрана состава рискнула дать отпор, но Чубатюк двоих отправил в нокаут, а потом помахал мандатом с печатями политуправления, и вопрос решился. К лафету приколотили щирокие доски, на которых и доставили пушку в Ловозеро.
Каково же было возмущение Макара, когда он узнал, что воевать уже не с кем.
– Вот трюфели мохнокрылые! – завелся он, как всегда, с пол-оборота. – Не могли меня подождать? Чилимы одноногие, дичь малосольная, оползень потерпевший, седьмой тянитолкай лошади Пржевальского! – И понес, и понес, выплескивая злость незнамо на кого и за что.
Сведав об изменничестве Адели, назвал ее мымрой полоротой и заявил, что в ее присутствии всегда чувствовал себя как в океане – блевать тянуло.
– Сразу было видно, что ее аист по дороге ронял! Паинькой притворялась, коровкой божьей… Да она бы одна стаю собак перегавкала!
Когда ему сообщили, что она справилась не с собаками, а с медведем-людоедом, не удивился:
– Да эта Манька фестивальная бегемота бы урыла!
Он еще долго не мог простить ни себе, ни другим, что пропустил самые важные события. Ходил надутый и на всех срывался:
– Усохни, гербарий! Чего скалишься, как будто нефть в сортире нашел? Ты, календула, бункер захлопни, хордой тебя по катету! У тебя что, вагон здоровья? Сейчас разгружу!
Наконец, истощившись, унялся и пошел разбирать камни в туннеле, причем вкалывал за пятерых. Александр Васильевич принес извинения захваченным артиллеристам, выдал им по два червонца из казенных денег, и они поволокли пушку назад к станции.
С появлением Макара раскопки пошли веселее, и тем же вечером запаянный ящик был извлечен и доставлен в Ловозеро. Нисколько не пострадавший от обвала, он стоял в веже у Барченко и отсвечивал стальными боковинами.
– На славу сработано! – похвалил изделие Александр Васильевич. – Как мы его вскрывать будем?
– Давайте я кувалдой хренакну? – предложил Чубатюк. – Разнесу к едрене фене!
– Не желая умалить достоинства ваши, многоуважаемый Макар Пантелеевич, осмелюсь выказать сомнение в успешности оного замысла. Орех сей крепостию леп. К тому ж неведомо нам, чем он начинен и не повредит ли приложение грубых сил физических его содержанию…
Вадим присел перед ящиком.
– А если попробовать подобрать код? Долго, зато безопасно.
Он покрутил одну из торчащих ручек, и в ящике что-то затикало. Лицо Барченко сделалось белым как мел.
– Про безопасность это вы не подумавши… Там часовая мина!
– Что?!
– Защита от взломщиков. Обычно дается минута, чтобы открыть крышку. Иначе рванет…
– Эх, в рот тебе торпеду, в зад пароход! – проревел Чубатюк. – Все на двор, живо!
Выскочили как угорелые. Отбежали подальше.
Вадим был вне себя. Столько трудов – и все коту под хвост? Разлетится драгоценный ящик на мелкие осколки, никому не доставшись…
– Александр Васильевич! А англичане? Они что же, тоже на воздух должны были взлететь?
– Нет. – Барченко сдернул с носа очки и упрятал в карман, чтобы взрывом не повредило, если что. – Зачем бы императору Николаю такую шкоду союзникам подстраивать? Англичане вместе с ящиком наверняка и код должны были получить. Им его или по телеграфу передали, или с посыльным, не иначе.
«Один плюс пять, войну начинать. Корень квадратный, считай обратно…»
– Я знаю код! Знаю!
Вадим бросился в вежу с такой стремительностью, что Макар, выбросивший вперед длинную руку, не успел его ухватить.
– Куда ты, дрить твою колотушку!
– Вадим Сергеевич, остановитесь!
Но Вадим уже отдернул полог, подбежал к ящику и только тут сообразил, что кода-то и не знает.
Не зря, конечно, Крутов напевал считалочку – это он нужные цифры на ум мотал. Но до них еще докопаться надо. А ящик тикает!
«Так… Один плюс пять – понятно, шесть. Дальше что-то про начало войны. Скорее всего, имеется в виду год. Тысяча девятьсот четырнадцатый…»
Записывать не требовалось: в голове возникла грифельная доска, на ней и строились цифры, как будто их чертил прилежный ученик.
«Шестьдесят одна тысяча девятьсот четырнадцать. Извлечем квадратный корень… Получается длинно, а окошечек в ящике всего шесть. Ладно, попробуем ввести. Только надо в обратном порядке…»
Пощелкал ручками, выставил: 425288. Ничего не произошло, ящик продолжал тикать.
«Нет, не то… А если в годе первые две цифры отбросить?»
Пересчитал. Ввел. Никаких изменений.
В вежу впихнулся Барченко.
– Вадим Сергеевич, не безумствуйте! Всеми богами заклинаю: уходите отсюда!
– Не уйду, Александр Васильевич! Я должен его открыть.
– Вы не успеете! Времени нет…
– Успею!
Сколько там осталось – с полминуты? Времени – воз и маленькая тележка. Не отвлекаться, думать, думать!
«А чего это я привязался к году? Может быть, нужна конкретная дата? Посмотрим… Война началась двадцать восьмого июля. Возьмем-ка вот эдак: 2807… Нет, все равно не подходит. А если без нуля? Нет… А если число вместе с годом?..»
Вадиму казалось, что из-под волос у него сыплются искры, как из чудо-машины электротехника Теслы. Цифры появлялись на грифельной доске, как отметины от пулеметных очередей, вычисления производились с быстротою молнии. А ящик все тикал и тикал. И Барченко не уходил, прикипев к порогу вежи.
Спроси потом Вадима, какая из бесчисленных комбинаций оказалась верной, не ответил бы ни за что. Почуял только, как после очередного поворота ручки крышка подалась вверх, визгнули пружины, ее толкнувшие, и она откинулась.
Находившееся в ящике было зашито в клеенчатый мешок. Но Барченко глянул сперва не на него, а на обратную сторону крышки, где вызвездились шестеренки с подсоединенными к ним изолированными жилками. Жилки тянулись к коричневому динамитному кирпичику. Александр Васильевич повращал шестеренки, качнул пальцем балансир.
