В 1863 году подготовка земской реформы уже входила в завершающую стадию. Отчего бы не увенчать пирамиду уездных и губернских земств неким всероссийским собранием «гласных», которое будет участвовать в работе Государственного совета в качестве его нижней палаты, предлагал в докладной записке императору Валуев. Нет-нет, это ни в коем случае не парламент, уверял министр. Во-первых, гласные будут съезжаться только раз в год. Во-вторых, его прерогативы ограничатся лишь хозяйственными вопросами. В-третьих, часть депутатов будет не избираться, а назначаться самим правительством. В-четвертых, мнение съезда в любом случае будет сугубо совещательным – оно передается в Государственный совет, а окончательное решение останется за императором.
Даже в таком травоядном виде проект всенародного (на самом деле преимущественно дворянского) представительства самодержцу не понравился. Но международный кризис усугублялся, и Александр некоторое время колебался. Он даже санкционировал возрождение финляндского парламента, Сейма – чтобы продемонстрировать непокорным полякам, что империя готова либеральничать в спокойных регионах. Однако польскую проблему наконец решили при помощи старого испытанного средства – штыков и виселиц. Угроза европейской войны отпала, и государь с облегчением похоронил опасное начинание.
В последующие годы конституционный проект, подобно птице Феникс, воскресал еще несколько раз.
В начале 1865 года оппозиционно настроенное дворянство второй столицы, Москвы, направило государю адрес о созвании «собрания выборных людей от земли русской для обсуждения нужд, общих всему государству». Петиция была оставлена без последствий.
Год спустя с новым проектом выступил тот, чье мнение проигнорировать было невозможно, – великий князь Константин Николаевич, незадолго перед тем назначенный председателем Государственного совета, а стало быть действовавший в пределах своей прямой компетенции. Он предлагал создать при Совете не один, а два совещательных съезда: земский, делегаты которого избираются губернскими земскими собраниями, и дворянский – от собраний дворянских.
Но прогремел выстрел Каракозова и положил конец первому, безоблачно либеральному периоду александровского царствования.
Покушение на священную особу государя – первое в российской истории (гвардейские перевороты в счет не шли) – было воспринято Александром как государственный кризис, что, в общем, соответствовало действительности. На жизнь безмерно строгого отца никто из подданных не покушался, а на либерального сына поднял руку представитель того самого народа, который Александр облагодетельствовал! Вывод тут мог быть только один: послабления ведут к хаосу и развалу государства.
Реформаторский кабинет сменился консервативным, во внутренней политике наступила эпоха строгостей. Но и в следующее нелиберальное десятилетие поиски какой-нибудь квазиконституционной формы правления продолжались.
Самую серьезную попытку в этом направлении предпринял деятель совершенно неожиданный – шеф жандармов и самый влиятельный член правительства П. Шувалов. Дело в том, что граф Петр Андреевич вовсе не являлся приверженцем возврата к безраздельному самодержавию николаевского типа. Шувалов был англоман, сторонник аристократического правления, то есть более активного участия дворянства в управлении страной. Таков же был разработанный им проект, в составлении которого участвовал и П. Валуев, всегда шедший в ногу со временем.
В 1873–1874 годах шуваловская фракция настойчиво продвигала концепцию привлечения дворянских и земских представителей к «управлению хозяйственными интересами страны». Шеф жандармов писал: «Громадный механизм, созданный в виде земских учреждений, остающийся без умственной пищи, вселяет опасения политического свойства». Таким образом, земцев следовало занять хозяйственными заботами, а дворян – приблизить к власти. Если бы шуваловский проект был принят, у России появился бы прообраз парламента, но преимущественно дворянского.
Земское собрание в провинции. К. Трутовский
Конституционная затея Шувалова, как ни парадоксально, провалилась из-за противодействия либеральной «милютинской партии». Д. Милютин сказал: «Я, конечно, не разделяю этих стремлений не потому, чтобы вообще был противником конституции – кто же из просвещенных людей станет порицать эту форму правления, – а потому, что если будет у нас когда-нибудь конституция, то это должна быть конституция настоящая, то есть вполне демократическая». Позиция эта сегодня представляется совершенно демагогической, потому что никакой «вполне демократической конституции» в России появиться не могло, и лучше уж аристократический парламент, чем вообще никакого. Но военному министру удалось сыграть на недоверии императора к любым конституционным начинаниям, и в итоге парламентская инициатива реакционного министра провалилась, а сам он лишился поста и отправился послом в свою любимую Англию.
Патриотический подъем второй половины семидесятых, вызванный солидарностью с балканскими славянами и последующей войной, привел всё российское общество в движение – и движение это распространилось не только в одобряемых правительством направлениях.
Одним из первых актов новосозданного болгарского государства было принятие конституции (1879). В России заинтересованно наблюдали за тем, что происходит в молодой стране – ведь за ее освобождение отдало жизнь много русских солдат. Сразу же прокатилась волна возмущения: что же, болгары достойны конституции, а мы нет?
К этому времени в империи уже развернулись и окрепли земские учреждения, сплотившие многих общественно активных людей и давшие им возможность самоорганизоваться. Казалось естественным, что система народного представительства должна перейти с регионального уровня на всероссийский.
Правительство, естественно, опасалось подобных настроений и делало все возможное, чтобы земства не выходили за пределы местных интересов. Административное решение проблемы – запрет созывать межрегиональные совещания – лишь политизировало изначально аполитичную и лояльную властям земскую общественность. Земские деятели начали устраивать съезды нелегально. Дело дошло до создания подпольного «Земского союза».
Влиятельное Харьковское земство первым выступило с политическими требованиями: смягчения полицейских мер и продолжения реформ. Сразу же последовал строжайший запрет министра внутренних дел Макова обсуждать на земских собраниях какие-либо политические вопросы. Но земские собрания еще нескольких губерний проигнорировали запрет. Они требовали конституционных свобод.
В самой Москве в 1879 году состоялся нелегальный съезд земских деятелей, принявший несколько довольно радикальных решений: требовать свободы слова, прав личности и народного представительства.
Происходило это на волне революционно-террористического движения и напугало власть еще больше, чем бомбы и кинжалы, потому что народовольцев было мало и покушались они на отдельных лиц, а либералов было много, и их оппозиционность угрожала всему режиму.
