С точки зрения конкретных революционных деяний, Нечаев сделал, собственно, немного. Можно сказать, почти ничего не сделал – лишь навредил той цели, которой всё оправдывал.
Сергей Нечаев. Фотография
В 1869 году он появился в Европе, обаял Бакунина, который был полезен Нечаеву своим авторитетом. Старый анархист наделил юного героя (тот наврал, что сбежал из Петропавловской крепости) всеми нужными полномочиями. Потом Нечаев сумел понравиться Николаю Огареву, распоряжавшемуся средствами так называемого Бахметьевского фонда, и получил в свое распоряжение значительную сумму. Должно быть, Огарев проходил по «Катехизису» как представитель «пятой категории» – либералов, с которыми «можно конспирировать по их программам, делая вид, что слепо следуешь за ними, а между тем прибрать их в руки, овладеть всеми их тайнами».
Позволю себе небольшое отступление про Бахметьевский фонд – это очень красивая и очень русская история, ярко иллюстрирующая то удивительное время.
Павел Бахметьев был гимназическим учеником Н. Чернышевского, который впоследствии вывел этого незаурядного человека в своем романе под именем Рахметова. В юности Бахметьев тоже бродил по России, чтобы узнать жизнь народа, придерживался аскетических привычек и жил утопическими мечтами.
Продав свое имение, в 1857 году он отправился в дальнее путешествие – строить коммуну на каком-нибудь далеком тихоокеанском острове. По дороге сделал остановку в Лондоне и передал Герцену с Огаревым значительную часть имевшихся при нем денег, 20 тысяч франков, сказав, что хочет напоследок принести пользу России.
Известно, что Бахметьев отплыл в Новую Зеландию, дабы потом создать ячейку нового общества на Маркизовых островах, но добрался ли он туда и что с ним сталось неизвестно. Н. Эйдельман пытался отыскать его следы по архивам, но безуспешно.
К сожалению, России деньги Бахметьева-Рахметова пользы не принесли.
Вернувшись на родину с добычей, Нечаев взялся за организацию идеальной революционной партии со зловещим названием «Народная расправа», которую и создал в Москве. Он выдавал себя за представителя некоего могущественного «центрального комитета». Разбил членов на пятерки, стал приучать к строгой дисциплине, но этого ему показалось мало. Чтобы связать всех круговой порукой, инициировал убийство одного из участников, обвинив его в предательстве. Это была единственная «народная расправа», устроенная партией. Всех арестовали, Нечаев сбежал за границу и через некоторое время был выдан России. Окончил свои дни в каземате Петропавловки.
На фоне разворачивающегося народнического движения эта история может показаться мелким, неприятным эпизодом в жанре «семья не без урода», однако через несколько лет нечаевское представление о настоящих революционерах как о рыцарях некоего тайного ордена, наделенного особыми правами, многим уже казалось не просто актуальным, а единственно возможным.
Революционное движение входит в новую, «нечаевскую», заговорщическую фазу.
После ареста Нечаева идеологом перехода к подпольным методам борьбы стал один из членов «Народной расправы» Петр Ткачев (1844–1886). Арестованный и сосланный, он бежал в Швейцарию и излагал свои «подрывные» идеи в эмигрантской прессе.
Власти считали, что неуспех революционной пропаганды среди простого люда обеспечивается энергичными полицейскими мерами. В то же самое заблуждение впали и самые активные из народников – слишком уж депрессивно было сознавать, что крестьяне никакой революции не хотят. Логический вывод состоял в том, что агитационную деятельность продолжать нужно, но с соблюдением строгой конспирации. Ткачев же предлагал полагаться не на революционный дух народа, а на деятельность хорошо организованной, дисциплинированной партии, способной разрушить государственную машину и захватить власть в стране. Об анархизме речь уже не шла. Целью объявлялась диктатура, «сосредоточение материальной силы и политической власти в руках революционной партии». (Именно этот путь, проведенный в жизнь В. Лениным, как мы знаем, впоследствии окажется самым действенным.)
В 1875 году в Москве, Саратове и других городах появляется сеть подпольных кружков, устроенных по новым правилам. Члены этих сообществ жили по поддельным документам, не использовали своих настоящих имен, переписывались шифрованными записками, держали «явки», но всё это пока делалось по-дилетантски, по-мальчишески, и полиция быстро разгромила так до конца и не сложившуюся организацию, произведя несколько сотен арестов.
Более серьезная попытка была предпринята в следующем 1876 году, когда в столице была создана уже вполне серьезная организация «Земля и воля», названная в память о первой подпольной группе чернышевцев. Единственным достижением той, первой «Земли и воли» было то, что о ее существовании так и не узнала полиция. Теперь именно этот опыт обрел особенную важность.
Ядро партии состояло из оставшихся на свободе «старых» (на самом деле все еще очень молодых) народников, но вскоре пополнилось новой генерацией революционной молодежи – репрессивные меры властей постоянно обеспечивали революции приток свежих сил.
Целью деятельности объявлялась «народная социалистическая революция». Основным методом борьбы оставалась пропаганда среди крестьян – дань прежним народническим верованиям. Началась и агитация среди «мастеровых», то есть рабочих, в то время относительно немногочисленных. Городской пролетариат рассматривался как вспомогательная сила, которая поддержит крестьянское восстание.
«Землевольцы» планировали создать «опорные пункты» в самых «перспективных» областях страны, к каковым относили Дон и Кубань с их вольным казацким духом, а также Поволжье, где якобы жила память о пугачевщине. Агитаторы отправлялись в села и станицы, чтобы вести там всё ту же народническую работу, но теперь с соблюдением строгой конспирации. Нечаевско-ткачевская заговорщическая линия проявилась, собственно, только в организации партии. Она поддерживала внутреннюю дисциплину, имела устав, «центральный кружок» и сеть отделений, выпускала подпольную газету «Земля и воля». Всего в организации состояло около двухсот членов, не считая многочисленных незаконспирированных помощников.
Поминавшаяся выше петербургская демонстрация около Казанского собора в декабре 1876 года была первой пробой сил новой партии. Она надеялась собрать под красным знаменем рабочих. Знамя развернули, на нем было написано «Земля и воля», но рабочих пришло мало, в основном явились все те же студенты.
Не оправдались надежды «землевольцев» и на вольный дух сельского населения. Крестьяне упорно не желали бунтовать, казаки тем более. Полиция без большого труда вылавливала подозрительных пришлых людей, как бы они ни конспирировались.
Но главная причина поражения новой революционной тактики заключалась не в этом. Вторую «Землю и волю» погубило то же, что и первую. Как раз в это время, в 1876 году, так же, как в 1863-м, правительство «перехватило повестку» у революционеров – увлекло русское общество патриотическим порывом.
