Неудачный визит в Японию. И. Сакуров
Дальневосточная экспансия приведет к несчастной войне с Японией (и к первой русской революции). Ориентация на союз с Францией повлечет за собой еще более тяжкие последствия – мировую войну и вторую революцию, которая разрушит империю.
При этом мирная дипломатическая риторика не мешала Петербургу постоянно наращивать боевую мощь – Александр III любил повторять, что у России есть только два союзника: армия и флот. И армия, и флот постоянно увеличивались – до размеров, явно превосходивших потребности обороны. Царь был очень хорошо вооруженным миротворцем. Его сухопутные силы выросли с 850 тысяч до миллиона человек. Ускоренно строившийся флот вышел на третье место в мире после британского и французского, обогнав германский.
Но о всемирной гонке вооружений и той роли, которую она сыграла в трагедии 1914 года, мы подробно поговорим в следующем томе.
Цена стабильности
Внутреннее умиротворение тоже было обманчивым и временным. Полицейский порядок способен решить только одну проблему: заткнуть рты и запретить публичные протесты. Излечить социальные недуги он не в состоянии. Будучи загнаны внутрь, они только быстрее развиваются, и, поскольку сигнализировать о них запрещено, государство обнаруживает болезнь, когда она уже запущена или даже неизлечима.
Именно это при Александре III и происходило. Перестали греметь выстрелы и взрываться бомбы, прекратились уличные демонстрации, пресса присмирела. Казалось, шторм иссяк, волны улеглись, но под гладкой поверхностью закручивались водовороты, представлявшие для государства куда бóльшую опасность, чем отчаянные боевики «Народной воли».
С самой-то «Народной волей», как уже говорилось, полиция после 1 марта расправилась довольно быстро. После разгрома Исполнительного комитета какое-то время действовали осколки организации. Полиция «подчистила» их с помощью перевербованного народовольца Дегаева, выдавшего своих товарищей. Было произведено около двухсот задержаний по разным городам. В конце концов раскаявшийся предатель признался во всем товарищам и убил своего «куратора» жандармского офицера Судейкина, но к 1883 году деятельность «Народной воли» прекратилась. Прошло несколько судебных процессов, на которых самым частым приговором была вечная каторга – фактически та же смертная казнь, только медленная и мучительная.
Вот, для примера, судьба участников одного из этих судилищ, «Процесса двадцати» (1882). К смертной казни приговорили только одного, морского офицера Н. Суханова. К остальным проявили «милосердие», которое выглядело следующим образом.
«Отказ от исповеди» И. Репина. Картина, разумеется, была запрещена к показу
В сыром каземате Петропавловской крепости умерли: А. Баранников – через год, от чахотки; Н. Клеточников (тот самый, что внедрился в Третье отделение) – тоже через год, после протестной голодовки; Н. Колодкевич – через два года, от цинги (его жена Геся Гельфман умерла в тюрьме через несколько месяцев после приговора, после родов); М. Ланганс – через год, от чахотки; А. Михайлов (руководитель Исполнительного комитета, автор исторической фразы «Когда человеку, хотящему говорить, зажимают рот, то этим самым развязывают руки») – через два года, от отека легкого; двадцатилетняя Людмила Терентьева – через год, от отравления; М. Тетерка (нечастый среди народовольцев рабочий) – через год, от плеврита. В Шлиссельбургской крепости умерли А. Арончик – через шесть лет, полностью парализованный, и Г. Исаев – через пять лет, от чахотки. Наталья Лебедева умрет через пять лет от цинги на Нерчинской каторге.
В 1884 году вернувшийся из эмиграции Герман Лопатин попробовал восстановить организацию, но это привело лишь к новым арестам. Еще одна попытка, столь же безрезультатная, была предпринята народовольцами в Екатеринославе. Они создали типографию, которая даже успела выпустить два номера подпольной газеты «Народная воля», но этим дело и закончилось. Полиция полицейского государства свою основную работу выполняла хорошо.
Отдельным эпизодом небогатой на события революционной деятельности этой эпохи было дело так называемой «Террористической фракции «Народной воли» (что звучит как «масло масляное»). К той самой «Народной воле» организация отношения не имела, но для ее участников была важна преемственность.
Это было совершенно дилетантское, юношеское предприятие, затеянное несколькими студентами Петербургского университета, которые увлеклись романтикой революционного террора. Не имея никакого понятия о конспирации, они переписывались между собой о своих великих планах. Уже через месяц после создания организации с грозным названием полицейские перлюстраторы вышли на ее след и быстро установили всех причастных. Но арестовывать их сразу не стали, потому что настоящую награду от начальства можно было получить лишь за раскрытие серьезного заговора. Всё сложилось для полиции как нельзя лучше. Террористы решили взорвать царя в шестую годовщину 1 марта, изготовили метательные снаряды, начиненные страшной смесью свинцовых обрезков и стрихнина. Тут-то полиция их всех и взяла, доложив о предотвращении сатанинского цареубийственного умысла.
Даже по тем временам дело выглядело раздутым. Из 74 арестованных к суду смогли привлечь только пятнадцать человек. Пятерых из них повесили.
Громкую историческую известность «Террористическая фракция» получила из-за того, что одним из казненных участников этого «контролируемого заговора» был симбирский уроженец студент Александр Ульянов.
Александр Ульянов держался на суде мужественно, пытался взять основную вину на себя: «Если в одном из прежних показаний я выразился, что я не был инициатором и организатором этого дела, то только потому, что в этом деле не было определенного инициатора и руководителя; но мне, одному из первых, принадлежит мысль образовать террористическую группу, и я принимал самое деятельное участие в ее организации». Сначала он отказывался подавать прошение о помиловании, потом уступил просьбам матери и все-таки подал: «Во имя моей матери и малолетних братьев и сестер, которые, не имея отца, находят в ней свою единственную опору, я решаюсь просить ваше величество…». Но его величество прошение отверг, и Александра повесили вместе с остальными.
Один из его «малолетних братьев», семнадцатилетний Владимир скажет: «Мы пойдем другим путем» – и пойдет (путем не индивидуального терроризма, а массового террора).
За исключением одиночных инцидентов вроде вышеописанных, политическая ситуация была до мертвенности стабильной. На поверхности не происходило ничего, да при таком режиме и не могло происходить. Но внутри общества шло брожение. Карательные меры, нередко чрезмерные, подчас иррациональные, порождали чувство протеста, настраивали даже умеренную, но чуткую к несправедливости часть общества против правительства. В отличие от времен, когда власть пыталась расколоть оппозицию на «вменяемую» и «невменяемую», теперь идейными противниками существующего строя стали и либеральные круги. Высказываться в поддержку власти делается зазорно для репутации. «Трудами самого правительства было совершено на первый взгляд невозможное: сложился союз представителей всех слоев общественного мнения», – пишет Р. Пайпс. В интеллигентской среде подобные настроения в основном ограничивались ворчанием и мелким фрондерством – плата за любой активизм могла оказаться слишком высокой. Но с каждым годом количественно увеличивался новый класс, которому, по формулировке Маркса и Энгельса, было нечего терять кроме своих цепей.
