Возможно, сильнее, чем тех парней, перепутавших номер. Потому что они сейчас — призрачная, несостоявшаяся угроза. А я реальная…
У таких мыслей горький привкус. Поэтому я притягиваю ее к себе и пробую на вкус чувствительную кожу за ухом, покрываю поцелуями шею. Я знаю, что эти поцелуи способны с ней сделать. Я помню, как она выгибалась подо мной в дешевом номере провинциального отеля. Хочу повторить. Хочу не только ее тело, хочу взгляд, подернутый страстью, стоны и дрожь.
Странные желания для того, кто мечтал растереть эту девку в порошок.
— Идем, — говорю я, с трудом отрываясь от ее шеи. — Ужин еще не принесли.
— Ужин? — облизывает пересохшие губы. Я начинаю раздумывать, чтобы делать это вместо нее.
Хотя и потратил некоторое количество времени, убеждая себя ни за что не целовать ее в губы. И толку с этого самовнушения?
В зале с бассейном две двери. Одна ведет в финскую парную, вторая — во влажный душный хамам. Никогда его не любил, хотя для сегодняшних целей он подойдет как нельзя кстати. Я почему-то очень хочу взять бывшую прямо на скамейке в парной. Не могу толком сформировать причины такого желания, скорее это некий образ в голове, притягательный, заводящий.
— Опусти ноги в бассейн. Станет легче, — говорю я.
Она неловко садится на бортик и, кажется, что сейчас свалится в воду. Я долго наблюдаю за ней, привалившись к стене. Как Ксения расслабляется, болтает ногами в холодной воде и рассматривает узоры на потолке.
— Ты как Машка, — вдруг вырывается у меня, — тоже на месте спокойно не сидится. И тоже постоянно с разбитыми коленками.
— Погоди, еще лет десять — и она начнет красить волосы в такой же цвет. И встречаться с мальчиками. Что с ней будет, если она встретит такого же, как ты, Вовка?
— Лучше спроси, что будет с ним, — усмехаюсь я.
Хотя смешного в этом мало. Мне быстро надоедает стоять и смотреть на нее со спины, поэтому я раздеваюсь и ныряю в бассейн. Холодная вода бодрит и очищает мысли. А еще слегка гасит ставшее уже болезненным желание. Если эффект продлится недолго, до конца ужина я не дотерплю.
В некоторые моменты я чувствую себя ребенком, который получил новую дорогую игрушку. Причем дома есть еще штук пять совершенно таких же, но оторваться от этой невозможно. Так и с бывшей. У меня были годы, чтобы попробовать ее всю, а я захотел только когда она изменилась. Из бесцветной моли с баблом превратилась в нищую, но, мать ее, какую-то притягательную стерву.
Хотя стерву она быстро выключает, сил на поддержание образа еще маловато.
Подплываю к бортику, где она сидит, и стягиваю ее в воду, прямо в халате.
— С ума сошел!
— Я тебя держу. Не утонешь.
Избавляю ее от халата и смеюсь, потому что в глазах видны все раздирающие эмоции: облегчение от того, что тяжелая мокрая ткань не тянет вниз и страх оказаться вдруг передо мной совершенно голой. Хотя, казалось бы, в первый раз что ли?
— Я плохо плаваю, — предупреждает она.
— Я хорошо.
— Если бы я тебе доверяла.
— Что, думаешь, я оставлю тебя тонуть в бассейне, а потом скажу дяде-полиционеру «оно само, честное слово, само!».
— Нет, думаю, что тебе понравится играть с моим страхом глубины. Как ты играешь с любовью к Машке.
Я не буду спорить. Мне, на самом деле, плевать.
— Возможно. Обними меня за шею.
Ей невольно приходится прижаться ко мне грудью. И хоть я знаю, что соски напряглись из-за холодной воды, а не моей близости, все равно соприкосновение тел отдается внутри разрядами тока.
Поддерживая девушку за талию, я выплываю с ней на середину бассейна. Это несложно, Ксения и так почти ничего не весит, а в воде кажется пушинкой.
— Хочу, чтобы ты меня поцеловала, — не собирался это говорить, даже мысли такой не возникало, но вдруг так остро захотелось, что подумалось — а зачем сопротивляться? Я для этого ее сюда и привез.
— А иначе ты меня в воду отпустишь?
— Нет. Не отпущу.
Бывшая осторожно, будто я могу ее укусить, прижимается губами к моим. Она словно никогда не целовалась и не умеет, таким неловким выходит прикосновение. А между тем ее губы соленые на вкус, восхитительно мягкие. Мне сносит крышу, я целую ее, жадно и глубоко, не думая о дыхании. Я дышу за нее. Я сейчас ее хозяин. Мне надо, чтобы каждая клеточка ее тела ждала моего прикосновения, чтобы каждая мысль в этой хорошенькой пустой головке была обо мне.
Мне кажется, что если бы она так отвечала на поцелуи во время брака, я бы смог проглотить тот блядский вечер, когда мне захотелось ее убить, заставить заткнуться раз и навсегда. Когда я не просто окончательно решил с ней развестись, но и смертельно захотел ее уничтожить!
Но я знаю, что это иллюзия. Мое желание возникло, когда я увидел ее, улыбающуюся солнцу, после салона. Когда вдруг понял, что ее жизнь не закончилась, а моя превратилась в пепелище. Что я выжег все из прошлого, не оставив ничего, чтобы жить в настоящем и чтобы хоть что-то построить в будущем.
Интересно, она хоть что-то чувствует? Или просто терпит, потому что это — единственная цена за встречи с ребенком? Тело можно завести, если знать, как, физическое возбуждение не всегда подчиняется доводам разума, а поцелуи — слишком личное.
Поднимаю руку, чтобы сжать вишневые волосы на затылке, но вместо этого, к собственному удивлению, осторожно убираю их от ее лица, чтобы не мешались. Ксения вздрагивает, будто я ее не погладил, а ударил. Или боится, что я держу ее одной рукой и на одну опору стало меньше?
Я слышу шаги в гостиной и вынужденно прерываю поцелуй — принесли ужин. Смотрю в потемневшие глаза, на распухшие яркие губки и все же внутри что-то отзывается удовольствием: нет, она не равнодушно делает то, что я прошу.
— Идем, — говорю и плыву к бортику.
— Там же люди!
— Мы идем не туда.
Ей некуда деваться из зала, халат куда-то уплыл, возможно, на дно, до нового надо еще дойти. Поэтому Ксения послушно сидит на бортике и ждет, когда я выйду. Старательно отводит взгляд, будто мы подростки, впервые решившие заняться сексом.
Если она поскользнется на мокром полу и убьется, ко мне точно появятся вопросы, поэтому я снова беру ее на руки, стараясь не думать, какие и у кого появятся вопросы, если поскользнемся и убьемся мы оба.
В хамаме душно, влажно, а еще мне не нравится, что из-за густого пара я не вижу толком ее тело. Не могу рассмотреть изгибы, насладиться возбуждением или даже тревожным ожиданием в глубине темных глаз, которое тоже заводит. Зато жар и влажность ее расслабляют. Когда я кладу Ксению на горячую скамью, она даже не пытается вскочить и прикрыться. Я догадываюсь, как ее сейчас накрывает сонливостью, как приятно ломит уставшие ноги.
