— Машенька, ты что? Вылезай.
— Маш, — Володя присоединяется ко мне на полу, — там же пыльно.
— Я вообще-то умею мыть пол и у меня под диваном не пыльно, — шепчу ему сквозь зубы. — Машенька, детка, иди к маме. Я тебя пожалею. Иди ко мне.
— Не пойду! — сквозь слезы и сопли отвечает дочь. — Не хочу к вам! Вы ссоритесь!
Ну вот. Рано или поздно это должно было случиться.
— Машка… девочка ты наша, ну выходи, что-то скажу.
— Нет!
— Манька… а что-то дам. Иди ко мне.
— Нет!
— Ну, ладно. — Тон Володи мне не нравится но, прежде чем я успеваю удержать его от глупостей, Никольский поднимается на ноги. — Я подниму диван, а ты ее вытащишь.
— Вова! А если не удержишь?
Мы дружно смотрим на его руки. И, хоть физическая форма у бывшего на высоте, я качаю головой.
— Нет. А если от него что-нибудь отвалится? Нет уж.
— И что будем делать?
Я снова наклоняюсь к дивану.
— Машунь… вылезай. А то мама расстроится, плакать будет. Скоро спать, а как я спать буду без тебя? И динозаврик без тебя скучает. Спрашивает: «как же я буду без Маши, ночью ведь холодно!».
— Ты будешь спать со мной? — спрашивает дочь.
— Конечно, малыш. Сейчас переоденемся в пижамку и будем спать.
— А папа?
— И папа будет спать. И динозаврик будет спать. И мы с тобой будем спать. А соседи уже спят. Давай, иди ко мне.
Я боюсь, что Машка застрянет и все-таки придется поднимать диван, но, к счастью, дочь благополучно вылезает, жмурится от яркого света и оказывается у меня на руках. Мы сидим на злосчастном диване, все втроем, Машка жмется ко мне и сопит, а Вова задумчиво на нее смотрит. Привыкает к новой черте характера в ребенке?
А вообще Машка — почти идеальный ребенок. Послушная, неизбалованная, спокойная, творческая. Я насмотрелась на разных детей, некоторые закатывали истерики каждую свободную минуту, за поведение некоторых постоянно краснели родители, а иной раз и поддерживали избалованных чад вседозволенностью.
Маша при мне всего пару раз капризничала в супермаркете и пару раз по дороге в сад. Хотя, наверное, это потому что мы с ней редко ездили в супермаркеты. Всем занималась экономка.
— Машунь, ну что ты плачешь?
Сердце разрывается, когда она ревет из-за меня. Из-за нас с Володей, из-за наших отношений.
— Папа тебя обижает. Ты тоже плачешь!
— Маш, ну вот смотри, ты в садике помнишь, рассказывала про Дениса? Который сломал твою куколку? Ты же тоже плакала, да?
— Да…
— А почему?
— Я обиделась.
— Ну, вот видишь. Но сейчас-то ты с Денисом дружишь?
— Дружу.
— Вот. Потому что вы помирились. Мы с папой тоже ссоримся, но ведь миримся же. Да? Да, папа?
— Конечно, — как можно искреннее поддакивает Володя.
Я едва сдерживаю улыбку.
— Машунь, все люди ссорятся. Помнишь, ты не хотела убирать игрушки, а когда я заставила, ты обиделась?
— Не помню…
— Удобно, — хмыкает Никольский.
— То, что мы папой ссоримся, не значит, что тебя не любим. Мы всегда миримся. И всегда думаем о тебе.
— Тогда почему ты не живешь с нами?
Я не знаю, что ей ответить. Что тут скажешь? Потому что твой папа не хочет со мной жить? Потому что я не хочу жить с твоим папой? Потому что мы с твоим папой не хотим жить вместе, а с тобой — хотим?
Черт, лучше бы она спросила, откуда берутся дети. О том, как объяснить этот процесс ребенку я хотя бы читала в книгах. А вот о том, как рассказать ей про развод как-то упустила.
— Ну-ка, идем со мной. — Никольский забирает Машу у меня из рук. — Пойдем купаться и заодно поговорим, как мужчина с… дочерью.
— Вы куда? — Я удивленно открываю рот.
— Расправь постель пока.
— Вова! А я что, не могу послушать?
— Нет. Это секрет.
— Но…
Я бы возмутилась сильнее, если бы бывший не подмигнул в попытке успокоить. Но все равно несколько минут сидела на диване, вслушивалась в шум воды и пыталась различить слова. О чем можно говорить с ребенком, чтобы я не слышала?
Он же не расскажет о том, что между нами произошло? Не станет обвинять меня в том, что я, по его мнению, натворила? Или станет…
Когда я расправляю постель, руки предательски дрожат. И я уговариваю себя, умоляю не впадать в истерику. Он хороший отец. Он отличный отец, он переступил через свою ненависть и дал нам возможность общаться. То, что есть сейчас — в миллион раз больше того, что было почти год назад. Разрушить все одним махом Володя не способен…
Хотя я все равно жду от него удара в самый неподходящий момент. Иногда рядом с ним очень спокойно. На второй план отходят страхи самостоятельной жизни, бытовые проблемы и кажется, что муж решит все одним махом и парой звонков. Но в то же время, вместо того, чтобы закрыть глаза и расслабиться, я жду удара по больному месту. Чем дольше его не происходит, тем сильнее нарастает страх, превращается в истерику, и я делаю глупости. Или думаю о глупостях… только страх потерять Машку не дает мне совсем уж бездумно поддаваться эмоциям.
Наконец они выходят из ванной. Машка закутана в огромное полотенце, раскрасневшаяся и сонная. Володя весь мокрый, с куском не растаявшей пены на макушке. При виде него мне смешно.
— Все. Спать. Я в душ. Ты, — он смотрит на меня, — не засыпай. Надо поговорить.
Едва дверь за бывшим закрывается, я, укладывая Машку, допытываюсь:
— Солнышко, а о чем вы с папой говорили?
— Это секлет!
— Секрет? А я думала, у тебя от мамы нет секретов.
— Это не мой секлет. Чужой секлет нельзя говолить, ты сама сказала.
— Да. Верно. Чужой — нельзя. Маш…
Я вздыхаю, потому что у меня нет никаких секретов. И что сказать, я не знаю, но хочу, чтобы Машка запомнила, как сильно я ее люблю.
— Даже если я живу не с вами, я все равно тебя люблю. Буду встречать тебя после садика, гулять с тобой в парке, рисовать с Евгенией Михайловной. Будем с тобой зимой кататься с горок, научу тебя стоять на коньках. А однажды мы с тобой обязательно вместе поедем на море.
— Холошо, — зевает она. — И папа с нами поедет?
— Посмотрим. Мама всегда будет рядом. Засыпай.
Машка быстро отрубается, а я иду на кухню и все-таки открываю Рислинг. Ну и встряску дочь устроила. Я ведь и вправду думала, что она ничего толком не понимает. Ну, уехала мама куда-то. Потом вернулась. Потом стала забирать ее из садика. Глупо, конечно, но казалось, что для Маши все прошло проще, чем для меня. Зря мы решили, что ребенок ничего не видит. Иные дети порой умнее собственных родителей.
