Исследуя отношения детей и родителей, ученые размышляли, во-первых, о состоятельности гипотез Фрейда и обусловливании поведения людей (в том числе сексуального) контактами с родителями. Во-вторых, бихевиористы (те, кто сводил человека к набору рефлексов) пытались понять, как те или иные воздействия родителей программируют детей на их дальнейшую жизнь в социуме. В-третьих, многие ученые, работавшие на правительство, пытались понять, как вырастить гражданина, устраивающего то или иное общество.
Почти постоянно допускалась одна и та же ошибка: многие психологи пытались перенести на все страны, социальные группы и сообщества выводы, сделанные на основании практики с людьми, обращавшимися к психотерапевту, невзирая на крайнюю специфичность и ограниченность выборки.
Первым так сделал Фрейд: его учение построено на интерпретации клиентских историй социально благополучных людей (в основном женщин) в современной ему Австрии. Многие его пациенты решали задачи, совершенно несвойственные другим социальным кругам: истории жен состоятельных венских господ и самих состоятельных венских господ стали основанием для выводов о том, как жить всем подряд. Впрочем, современные психологи часто делают то же самое.
Другие ученые проводили кратковременные эксперименты только с младенцами, не учитывая, что ребенок без присутствия опекуна показывает совершенно другие результаты (именно из этих исследований некоторые авторы делали выводы, что ребенок очень глуп, не различает лиц и предметов, всему учится после года. На самом деле это совсем не так: если проводить аналогичные эксперименты вместе с родителем, результаты намного лучше).
Третьи исследовали только контакт матери и ребенка, исключая отцов, бабушек, старших и младших сестер и братьев, а также других родственников и близких, выполняющих функцию опекуна. Это искажало картину, потому что исследователи говорили о «родительском стиле» и «ситуации в семье», изучая лишь двух участников иногда большой семейной группы.
Ну и, конечно, значительная часть исследований затрагивала полные белые семьи Америки и Европы, довольно часто выглядевшие примерно так: один работающий родитель, один неработающий родитель, один-двое детей, стабильно проживающие в этом регионе не менее десяти лет. Переносить результаты такого исследования, например, на московский мегаполис, в котором более трети родителей — это прибывшие из других регионов матери-одиночки, находящиеся в постоянном поиске работы и без хорошей социальной поддержки (в ряде случаев не титульной национальности), будет слишком смелым обобщением.
Именно поэтому основные теории отношений «родитель — ребенок» множество раз пересматривались. Исследователи включали в свои работы новые социальные и национальные группы, пытались избавиться от белых пятен в совершенно разных областях. Так что подходы на протяжении прошлого века несколько раз менялись едва ли не на противоположные.
Коснемся некоторых теорий, чтобы выяснить, как сформировался подход, существующий ныне, почему я меньше опираюсь на популярную в России теорию привязанности, и узнать, о чем сегодня пишут мои зарубежные коллеги.
Начало: Фрейд против последователей Павлова
Первый этап профессионального интереса психологов к детско-родительским отношениям пришелся на конец XIX — начало XX века. Воспитание и родительский стиль в тот период — в первую очередь способ вырастить ответственного гражданина. Родительские стратегии направлены на формирование социальной ответственности, решение задач общества и хорошие отношения с потенциальным работодателем. Именно тогда остро обсуждались темы индустриализации общества, социального капитала, отношений с работодателем; социалистические партии прокладывали дорогу не только в России, но и во многих других странах.
В те времена популяризировалась идея, чтобы ребенок «вырос нормальным человеком» (то есть куда важнее благо для социума, нежели как себя ощущает один конкретный человек).
Сторонники психодинамического подхода абсолютизировали родительское воздействие (Orlansky, 1949; Schaefer, 1959), объясняя практически все трудности взрослого человека эмоциональным фоном, царившим в семье. При этом, как правило, исследователи больше опирались на диалоги с отдельными испытуемыми, нежели на объективные факты, потому что измерить «эмоциональный фон» на тот момент было довольно сложно.
У этого подхода было много последователей, поскольку он был простым и стройным: вся ответственность — у родителей, все проблемы решаются в диалоге с ними. Социум? Война? Насилие в школе? Отсутствие прав у целого ряда граждан? Но мы же рассматриваем только ситуацию в семье. Чуть позже (конец 1950-х — начало 1960-х) исследователи стали уделять больше внимания социальному научению.
После Второй мировой войны пытались дать ответы на вопрос, кто в ней виноват. Можно ли человека обучать и воспитывать так, чтобы он причинял меньше ущерба? Остро звучали такие темы, как гуманность, поддержка, формирование картины мира. Война послужила и мощнейшим толчком для изучения головного мозга — ряд ранений в голову сопровождался нарушением его работы и когнитивных функций. Именно в тот период начинают составлять карту мозга человека, взаимодействия отделов нервной системы друг с другом.
В детско-родительские отношения и концепцию социализации (обучение ребенка жизни в обществе) пришла окружающая среда. Вайтинин и Чайлд (1953) говорят о родительском контроле как о способе повлиять на ребенка, заставить его изменить поведение. Для них это инструмент, благодаря которому родитель получает желаемый результат. Все еще рассматривается идея «сформировать личность» под нужды и задачи общества и родителя (тут необходимо добавить, что такие задачи до сих пор актуальны для коллективистских сообществ в таких странах, как Китай, Северная Корея и др.).
Тем не менее именно тогда психологи впервые начинают отказываться от концепции полной ответственности родителя и представлений о ребенке как о некой «заготовке», из которой «мы вылепим человека»; говорят о том, что социальные процессы, захватывающие семью, могут значительно повлиять на формирование ребенка. Например, одни и те же люди в статусе владельцев компании в период Великой депрессии или в середине 1960-х будут воспитывать детей и реагировать на их желания по-разному, не говоря уже о степени их вовлеченности в данный процесс (чем больше родители проводят времени с детьми, тем больше получают от этого удовольствия). Именно в 1960–1970-х годах исследователи впервые заговорили о том, что ребенок сам во многом участвует в процессе своего воспитания (отвергая или принимая те или иные концепции, которые предлагает ему общество), что от него во многом зависит, каким он станет.
Отчасти это было связано с антивоенными кампаниями того времени и движением хиппи, представители которого призывали действовать ненасильственным способом (стали обращать внимание на внутренний мир человека и его особенности).
Западный мир начинает быстро меняться: изменился подход к сбору информации, финансированию исследований, направленных на развитие социальной среды (это способствовало росту количества ученых). К тому моменту практически во всех европейских и американских вузах образование стало доступным для женщин, что вызвало повышенный интерес ученых к материнству и детству (помимо того что исследователи изучали, как развиваются младенцы, стали актуальны такие социальные вопросы, как влияние выхода матери на работу, снижение трудностей адаптации в яслях и детском саду и др.).
