* * *
Итак, при распаде Советского Союза мы наблюдаем еще большее разнообразие и расхождение путей. Ослабление государства оказалось недостаточным для того, чтобы вывести Россию из территории деспотизма, но этого хватило, чтобы открыть дверь в коридор для Польши, а для Таджикистана это означало ситуацию, когда государство полностью рухнуло, и разразилась гражданская война с конфликтами между кланами. На схеме 3 показана схема этих различных реакций на один и тот же толчок – распад Советского Союза, выразившийся в ослаблении государства. Стрелка 1 – желательный сценарий, при котором уменьшение силы государства приводит страну в коридор, как это было в случае с Польшей. Стрелка 2 – пример России, когда страна изначально находится настолько дальше от коридора, что даже после ослабления государства Деспотический Левиафан сохраняет свой контроль. Наконец стрелка 3 показывает вариант с изначально довольно слабыми государством и обществом, поэтому те же изменения привели к полному развалу государства и переходу общества к Отсутствующему Левиафану.
Схема 3. Расхождение стран, находившихся ранее под советским влиянием
Многообразие исходов говорит о том, что даже после того, как государство на протяжении нескольких десятилетий утверждало свою власть за счет общества, достаточно сильные потрясения – в данном случае распад Советского Союза – могут полностью изменить последующие траектории государства и общества. На эволюцию Левиафана всегда влияют мириады различных факторов.
Потому что так нужно
Экономические возможности, созданные новыми технологиями, не просто повлияли на дальнейшее развитие европейских наций. Они также определили пути развития колониальных стран, как это видно на примере расходящихся траекторий Коста-Рики и Гватемалы в XIX веке.
Институты соседей по Центральной Америке Коста-Рики и Гватемалы изначально были схожи. Обе страны находились под деспотическим колониальным контролем Испании до 1821 года. Но в течение последующих ста лет они разошлись столь же сильно, как и в других примерах, которые мы обсуждали в этой главе. В Коста-Рике наблюдалось постепенное усиление общества и переход к коридору. К 1882 году в Коста-Рике проходили регулярные мирные выборы, а роль военного и общего подавления начала уменьшаться. Эти перемены не только подразумевали больше безопасности и меньше насилия для костариканцев, но и сформировали иную социально-экономическую среду. Например, в 1900 году грамотой владели 36 процентов взрослого населения, а в 1930 году читать и писать умели уже две трети взрослых.
В Гватемале ситуация выглядела совершенно иначе. Получить представление о ней можно на примере жизни нобелевского лауреата Ригоберты Менчу. Менчу – представительница народа киче, коренного населения Гватемалы, в которой насчитывается «двадцать две группы народностей… или двадцать три, если считать метисов или ладинос». Ладинос – люди испанского происхождения, или по меньшей мере потомки испанцев и коренных народностей. Бабушка Менчу
устроилась на работу служанкой единственных богачей в поселке. Ее мальчики также устроились в том доме – носили дрова с водой и ухаживали за животными. Но когда они подросли, работодатель сказал, что она работает на него недостаточно, чтобы кормить таких больших мальчиков. Ее пришлось отдать своего старшего сына, моего отца, другому человеку, чтобы сын не голодал. К тому времени он мог заниматься тяжелым трудом – например, рубить дрова или работать в поле, но ему ничего не платили, потому что его отдали в услужение. Он жил с ладинос девять лет, но не выучил испанский, потому что его не пускали внутрь дома… К нему относились с отвращением, потому что у него не было одежды и он был очень грязным.
В итоге отец Менчу ушел и нашел работу на кофейных плантациях (finca), расположенных вдоль побережья Гватемалы. Он «забрал свою мать у того семейства сразу, как только смог. Она стала вроде любовницы работодателя, хотя у того была жена. Ей пришлось согласиться, потому что ей некуда было пойти». Так «финки» стали всей их жизнью. Менчу родилась в 1959 году. «Когда я была еще совсем маленькой, мать брала меня с собой на финку, завернув в платок за плечами». С гор до побережья они добирались на грузовиках. «Я очень хорошо помню поездки на грузовиках. Я даже не знала, что это такое… В каждом помещается человек сорок. Но вместе с людьми едут животные (собаки, кошки, куры), которых люди из Альтиплано забирают с собой, когда отправляются на финки». Поездка длилась две ночи и день, в течение которых людей тошнило и они пачкали грузовики. «К концу поездки вонь людей и животных становилась нестерпимой… мы походили на цыплят, выбравшихся из горшка… едва могли ходить».
С восьми лет Роберта работала сначала на кофейных, а затем на хлопковых плантациях; в школу она никогда не ходила. (На фотографии во вкладке показаны современные дети Гватемалы, собирающие кофе.) Рабочим давали лепешки-тортильи с бобами, но в столовой («кантина») на финке продавались и другие продукты, особенно алкоголь. «На каждой финке в Гватемале есть кантина, собственность землевладельца, где рабочие напиваются… и залезают в долги. Часто они тратят там всю свою зарплату. Они напиваются, чтобы развеселиться и позабыть о горестях». Но Ригоберту учили крайней осторожности. «Моя мать говорила: “Ничего не трогай, иначе нам придется платить…” Я спрашивала мать: “Зачем нам ездить на финку?” И моя мать отвечала: “Потому что так нужно”».
Ригоберта вспоминала, как впервые увидела землевладельца. «Он был очень толстым, хорошо одетым и даже с часами. Тогда мы не знали, что бывают часы». У Ригоберты не было не то что часов, а даже обуви. Приехавшего землевладельца
сопровождали человек пятнадцать солдат… Надсмотрщик сказал: «Кто-нибудь, станцуйте для хозяина…» Хозяин заговорил, и надсмотрщик начал переводить то, что тот говорил. Они сказали, чтобы мы пошли и поставили отметки на листке бумаги… Все мы пошли, чтобы поставить отметки на бумаге… Я помню, что на листке были квадраты с тремя или четырьмя рисунками… Он пригрозил нам, что, если кто не поставит отметки на листке, того лишат работы и не заплатят.
Хозяин уехал, но потом… он постоянно мне снился… наверное, из-за страха, так на меня воздействовало его лицо… все дети убегали… и плакали, завидев того ладино, а еще солдат и оружие. Они думали, что те убьют их родителей. Я тоже так думала. Я думала, они собираются всех убить.
Так проходили «выборы» по-гватемальски. «Они приехали на финку и сообщили нам, что победил президент, за которого мы голосовали. Мы даже не знали, что за кого-то голосуем. Мои родители смеялись, когда слышали слова “наш президент”, потому что он был президентом ладинос, а вовсе не наш».
Гватемальское государство казалось чем-то далеким и отстраненным. Оно даже не было государством для большинства населения, это было государство ладинос. Когда Ригоберта впервые посетила столицу, город с тем же названием «Гватемала», ей также приходилось соблюдать крайнюю осторожность. Ее отца вызвали в INTA (Национальный институт аграрной трансформации) и объяснили, что «существует тюрьма для бедных, и если ты туда не поедешь, то тебя отправят в тюрьму… Мой отец говорил, что туда не пускали, пока не проявишь уважение. “Когда зайдешь, стой смирно и ничего не говори”, – повторял он». В сельской местности людям из народности киче также приходилось иметь дело с целой иерархией правительственных чиновников, начиная с военного комиссара и до мэра с губернатором, и все они были ладинос. Они не столько предоставляли государственные услуги, сколько вымогали взятки: «Чтобы увидеться с военным комиссаром, нужно было сначала дать ему мордида – так мы называем взятку в Гватемале». Слово mordida буквально означает «укус» («кусок»). Ригоберта с горестью заключает: «В Гватемале мы никак не можем защитить себя от правительства». Люди пытались. Отец и брат Ригоберты решили организовать местных деревенских жителей. 9 сентября 1979 года ее брата убили солдаты.
