Пополаны противодействовали такому расширяющемуся влиянию элит, но не только сражаясь с элитами. Если становилось понятно, что политическая власть неизбежно достается элите, то лучше было разрушить всю систему. Это и случилось в 1250 году, когда под влиянием пополанов на один год подеста и представителем пополанов был выбран Уберто де Иникитате. Но вскоре срок был продлен до пяти лет при условии, что если он умрет, то должность перейдет к его сыну. И такое было довольно обычным. В 1248 подеста в Кремоне сроком на десять лет впервые был назначен Буоска да Довара. К 1255 году он стал пожизненным подеста Сончино. Уберто Паллавичино получил пожизненную должность подеста в Верчелли, Пьяченце, Павии и Кремоне. В Перудже пополаны помогли прийти к власти Эрманно Мональдески. После того как Мональдески оставил должность, один из его сторонников предложил приостановить действие конституции и созвать комиссию из двенадцати человек для изменения городских институтов. Комиссия решила предоставить Мональдески почти абсолютную власть и пожизненный титул гонфалоньере (знаменосца).
По сути, коммуны были обречены из-за конфликтов, которые оказались неспособными сдерживать. Они не смогли устранить угрозу со стороны элит, порождавшую контрмобилизацию граждан. Конфликт между двумя группами не смогли разрешить и институты, и обе группы активно и охотно действовали вне рамок институтов и даже разрушали их. Последующая нестабильность привела к упадку коммун. В Ферраре государь Обиццо и его семейство казались более безопасным выбором, чем продолжавшиеся конфликт и насилие, или, что еще хуже, захват власти элитой.
Привлекательность аристократов
То, как итальянские коммуны распускали свои представительные институты и в процессе этого уничтожали сами себя, поначалу кажется загадкой. Разве общество не должно желать защищать свое существование в коридоре?
Мы утверждали, что да, но только если народ считает, что может оставаться в коридоре, несмотря на власть и противодействие элит. Если преобладает пессимистичный взгляд по поводу динамики Красной королевы, из-за которой элиты будут получать все большее преимущество и которая в конечном итоге приведет к деспотизму элиты, то народ может предпочесть передать власть неподотчетному аристократу, который, предположительно, будет действовать больше в интересах народа, чем в интересах режима доминирующей элиты. Хотя такие ожидания часто не оправдываются, это не останавливало общества от уничтожения своих Обузданных Левиафанов ради того, чтобы взять верх в борьбе с элитами.
Общий фактор в истории упадка итальянских коммун и свержения веймарской и чилийской демократий – власть и противостояние земельной элиты, что делало коридор у́же и вело к поляризации общества. В свою очередь эффект Красной королевы становился игрой с нулевой суммой, скорее борьбой за существование, а не гонкой между государством и обществом, увеличивающей способности обеих сторон. В итальянском примере это видно из того, что элиты начали борьбу не просто за упрочение своего положения в коммунах, а за их разрушение, а коммуны рассматривали сосуществование с элитами как невозможное, отдавая предпочтение автократии перед постепенно растущим влиянием элит.
Макиавелли в своем сочинении «Государь» обобщил это следующим образом:
знать желает подчинять и угнетать народ, народ не желает находиться в подчинении и угнетении; столкновение же этих начал разрешается трояко: либо единовластием, либо беззаконием, либо свободой. Единовластие учреждается либо знатью, либо народом, в зависимости от того, кому первому представится удобный случай. Знать, видя, что она не может противостоять народу, возвышает кого-нибудь из своих и провозглашает его государем, чтобы за его спиной утолить свои вожделения. Так же и народ, видя, что он не может сопротивляться знати, возвышает кого-либо одного, чтобы в его власти обрести для себя защиту.
Макиавелли фактически описал силу, лежащую в основе многих современных движений, называемых иногда популизмом. Хотя этот термин появился в конце XIX века, при описании популистского движения в США, олицетворением которого стала Народная партия, недавние примеры таких движений, пусть даже очень разные и без единого, утвержденного всеми исследователями определения, обладают некоторыми общими чертами. Они включают в себя риторику, подчеркивающую противостояние «народа» и строящей коварные планы элиты, упор на необходимость преобразования системы и ее институтов (потому что они не работают во благо народа), веру в лидера, который (предположительно) представляет истинные интересы народа, и отказ от любых ограничений и попыток достичь компромисса, потому что все это только мешает движению и его лидеру. Все эти черты присутствуют в современных популистских движениях, включая «Национальный фронт» во Франции, «Партию свободы» в Нидерландах, основанную Уго Чавесом Единую социалистическую партию Венесуэлы и реформированную при Дональде Трампе Республиканскую партию США, как они присутствовали и в более ранних фашистских движениях (пусть те и усиливали эти черты более выраженным милитаризмом и антикоммунистической риторикой). Как и в случае с итальянскими коммунами, элиты могли и в самом деле строить коварные планы против народа, но утверждение, что популистское движение и его всемогущий лидер защитит народные интересы, – всего лишь уловка.
Наша схема помогает выяснить, что подпитывает такие движения и почему они угрожают стабильности общества в коридоре. Динамика Красной королевы никогда не бывает аккуратной и упорядоченной. Если эффект действует в коридоре, то он может увеличить как способность государства, так и способность общества. Но, как мы видели, он же может поляризовать ситуацию и привести к игре с нулевой суммой. Даже хуже, когда институты не справляются с задачей сдерживать и разрешать конфликты, и когда состязание между элитами и не-элитами не дает никаких преимуществ и реальной власти не-элитам, подрывается доверие к самим институтам, удерживающим государство в коридоре. Помимо всего прочего, это и произошло в Веймарской республике: демократические институты зашли в тупик, судебная система и службы безопасности не могли разрешать конфликты в обществе, а экономика рухнула – с прискорбными последствиями для многих немцев. Те же процессы происходили в итальянских коммунах, когда жители многих городов теряли надежду на то, что у них получится сдержать растущее влияние элит. В обоих случаях доверие народа к институтам, которые могли бы работать на них и защищать их интересы, было утрачено, что усилило привлекательность авторитарных лидеров и движений, якобы выражающих интересы народа, – даже если это только привело к власти эти движения и этих лидеров со снятием всех ограничений их автократической власти.
С такой перспективы наблюдаются некоторые параллели между этими событиями и тем, что происходит в мире сегодня. Реальным и довольно значимым источником недовольства служит тот факт, что за последние три десятилетия многие граждане развитых стран получали очень ограниченные выгоды (как мы более подробно объясняем это в главе 15), несмотря на технологические достижения и глобализацию, обогатившие немногих. Также верно, что политическая система в целом не слишком удачно реагировала на озабоченность этих граждан. Их оправданное беспокойство затем приняло более взрывной характер, когда выяснилось, что столь восхваляемые западные институты не могут справиться с экономическим спадом в результате глобального финансового кризиса 2008 года и того, что обладающие политической силой обладатели финансовых интересов доминируют над обществом и получают выгоду из реакции на кризис. Возникли предпосылки для опасного снижения доверия народа к институтам, а это проложило дорогу популистским движениям.
