Получался замкнутый круг: увеличение объема операций и прибылей приводило к очередному усилению политического влияния. К 2006 году финансовый сектор выделял 260 миллионов долларов на политические кампании (по сравнению с 61 миллионом в 1990 году). Последствием этого стало продолжительное и смелое дерегулирование финансов. В то же время была сокрушена еще одна опора финансового регулирования в эпоху после Великой депрессии, начиная с принятия в 1994 году Закона Ригла – Нила об эффективности банковского взаимодействия и создании филиалов между штатами, который ослабил регулирование банков и запустил серию слияний, приведших к созданию гигантских банковских корпораций, таких как JPMorgan Chase, Citigroup и Bank of America. В 1999 году Закон Грэма – Лича – Блайли отменил большинство сохранявшихся барьеров между коммерческим и инвестиционным видами банковской деятельности. В тот же период, совместно с распространением сложных финансовых деривативов, банки упорно сопротивлялись принятию новых регуляционных положений. В результате огромный рост обеспеченных залогом долговых обязательств на основе облигаций с ипотечным покрытием (что создавало синтетические ценные бумаги с различными профилями риска из больших пулов ипотечных кредитов) происходил почти исключительно за пределами каких бы то ни было регулирующих рамок. Это стало одной из причин, по которым Американская страховая группа (AIG) могла продавать огромное количество кредитных дефолтных свопов и заключать крайне рискованные сделки. При таком дерегулировании цикл продолжался, прибыли в финансовом секторе росли.
Продолжительное дерегулирование способствовало росту неравенства. Мегаприбыли Уолл-стрит не только усиливали неравномерное распределение дохода между владельцами крупных финансовых институтов, включая хеджевые фонды, специализировавшиеся на рискованных инвестициях для богатых клиентов, но и общее неравенство, потому что высокопоставленные менеджеры и трейдеры финансового сектора стали получать огромные компенсационные пакеты с бонусами. Заработные платы работников и руководителей в финансовом секторе, которые до 1990 года примерно соответствовали заработным платам в других секторах, с тех пор стали резко расходиться. К 2006 году работники финансового сектора получали на 50 процентов больше, чем их коллеги в других секторах, а руководящие сотрудники финансового сектора – на целых 250 процентов больше руководителей схожей квалификации в других областях.
Индикатором такого неравенства служит доля национального дохода, приходящаяся на высший 1 процент и высшую 0,1 процента в распределении доходов, соответствующие очень богатым и богатым, среди которых были крайне непропорционально представлены владельцы и исполнительные директора финансовых корпораций. Один процент самых богатых американцев в 1970-х годах получал примерно 9 процентов национального дохода. К 2015 году этот показатель вырос до 22 процентов. Еще более резким был рост доходов высшей 0,1 процента – с 2,5 процента национального дохода в 1970-х годах до почти 11 процентов в 2015 году.
Вторая проблема связана с распределением ресурсов. Финансовый сектор, передающий фонды от их владельцев тем, кто старается воплотить в жизнь новые идеи и инвестирует в них, играет ключевую роль в повышении эффективности экономической деятельности. Но когда он становится слишком концентрированным, специализирующимся на рискованных сделках и оказывающим политическое влияние, он, соответственно, превращается в источник расползающейся во все стороны неэффективности. К моменту финансового кризиса 2007–2008 годов финансовый сектор прошел далеко в этом направлении. Чрезмерные риски коренились в неотрегулированной конкуренции, поощрявшей многие институты безрассудно раздавать кредиты и подталкивать к рискам свои трейдинговые отделения, обещая инвесторам повышенную доходность. Склонность к рискам подогревало и убеждение многих ведущих финансовых институтов в том, что правительство и Федеральный резервный банк ни за что не позволят им пойти ко дну даже в случае серьезнейших промахов (и они не ошиблись). В конечном итоге крах таких рискованных инвестиций привел к финансовому кризису, превратившемуся в глобальную экономическую катастрофу. Хотя Закон Додда – Франка 2010 года и более строгие регулирующие правила федеральной резервной системы попытались ограничить рискованные операции и ослабить негативные последствия финансовых потерь для экономики, они добились лишь частичного успеха. Финансовый сектор с его мощным лобби оказал сильное сопротивление и не дал в полной мере реализовать все ограничения, а порой стремился и отменить их. По существу, сектор с тех пор стал еще более концентрированным. Доля пяти крупнейших банков финансовой системы США, увеличившаяся с 20 процентов в 1990 году до 28 процентов в 2000 году, в настоящее время составляет свыше 46 процентов.
Сверхогромные фирмы
Концентрация наблюдалась не только в финансах. Наряду с общим дерегулированием и внедрением новых технологий наблюдалась концентрация и во многих других секторах, особенно в сфере онлайн-услуг, коммуникаций и соцмедиа. Размер крупнейших компаний относительно остальной экономики достиг наивысших показателей. Общая рыночная стоимость таких технологических гигантов, как Alphabet (Google), Amazon, Apple, Facebook и Microsoft (согласно стоимости их ценных бумаг) составляет более 17 процентов валового внутреннего продукта США. Тот же показатель для пяти крупнейших компаний 1900 года, когда политики и общество стали испытывать беспокойство по поводу власти крупных корпораций, составлял менее 6 процентов. Такую огромную концентрацию можно объяснить несколькими причинами. Наиболее важная касается технологической природы этих новых компаний, способствующей той динамике, которую экономисты называют «победителю достается все». Возьмем для примера Google. Компания была основана в 1998 году, когда уже существовало несколько успешных интернет-поисковиков, но она быстро заявила о себе благодаря эффективному алгоритму. Если ее конкуренты, такие как Yahoo и AltaVista оценивали сайты по количеству упоминаний их термина в запросе, основатели Google Сергей Брини и Ларри Пейдж, еще будучи аспирантами Стэнфордского университета, разработали новую концепцию. Эта концепция, получившая впоследствии название «алгоритм PageRank» оценивал релевантность сайтов на основании того, сколько раз термин встречался на других страницах, на которые вели ссылки с этого сайта. Поскольку такой алгоритм гораздо лучше предоставлял пользователям релевантные сайты, рыночная доля Google в сфере интернет-поиска быстро выросла. Обеспечив себе большую рыночную долю, Google смог использовать больше данных из запросов пользователей для совершенствования своего алгоритма, благодаря чему увеличивал свое доминирование. Такая динамика усилилась, когда данные интернет-запросов стали использоваться для приложений с искусственным интеллектом – например, для перевода и распознавания шаблонов. Ранний успех также привлек много инвестиций для исследования и развития, а также для приобретения компаний, которые развивали технологии и могли оказаться полезными для дальнейшего расширения Google.
Эффект «победителю достается все» лежит в основе и стремительного взлета компании Amazon, ранний рост которой в качестве платформы для онлайн-торговли способствовал ее привлекательности в глазах продавцов и пользователей. Популярность Facebook в качестве социальной сети также существенно зависит от ожиданий пользователей, предполагающих, что к ней присоединятся их друзья и знакомые. Хотя в случае с Apple и Microsoft эффект «победителю достается все» не настолько критичен, он все-таки важен, потому что ценность их продуктов также зависит от их общей популярности и от того, насколько широко они расходятся среди населения.
