Еще более существенно то, что местные ссоры определяли характер самого главного бизнеса города – торговли солью. Это была не та сфера деятельности, испытать себя в которой решили бы конкурирующие между собой начинающие коммерсанты. Торговля солью была государственной монополией, поэтому власть и богатство торговцев солью зависели от государственных субсидий. Главой торговцев обычно был представитель имперской бюрократии, прошедший низший уровень экзаменов на гражданскую службу и получивший право на занятие официальной должности. Это превращало торговцев солью в своего рода государственных служащих, а их склады и соляные рынки считались общественной сферой. Даже казна не считалась коллективной собственностью торговцев солью, и эти средства обычно не использовались для предоставления общественных услуг городу или торговцам. Их контролировал глава торговцев, и он часто использовал их для найма знакомых и родственников на административные должности.
В XIX веке наблюдается расцвет новых типов коммерческих управлений, включая официальное Управление паромных переправ, Телеграфное управление и Управление Лицзинь (взимающее новые налоги). Но назначениями в эти управления заведовали местные чиновники. Примечательно отсутствие каких бы то ни было упоминаний об активности управлений, гильдий или купеческих организаций, пытающихся повлиять на местных чиновников или государственных функционеров. Такое влияние, вне всякого сомнения, было, но происходило за закрытыми дверьми, открыто не обсуждалось и, следовательно, не являлось средством участия общества в принятии политических решений. После 1863 года соляная монополия была реорганизована, и покупать право на торговлю солью получили около 600 купцов. Как следствие официальный контроль над торговлей усилился. Другие гильдии следили за порядком на улицах, сооружали пожарные проезды и строили мосты, но инициатором всех этих действий было государство. В 1898 году была учреждена Торговая палата Ханькоу, но тоже в ответ на императорский указ. Ничто из этого не напоминает Суоллоуфилд, описанный в предыдущей главе, где местная община сама учреждала свою организацию, оказывала новые общественные услуги и требовала большего и лучшего управления от государства.
В Европе, по меньшей мере начиная с XVII века, ключевую роль в организации активного общества играли свободные средства массовой информации. В Китае отсутствует и эта параллель. Широкодоступная газета в Ханькоу, «Шэньбао», появляется только в 1870-х годах. Но «Шэньбо» выпускал в Шанхае англичанин Эрнест Мейджор, и хотя в ней печатались новости Ханькоу, вряд ли она могла послужить средством для мобилизации общества.
Так что при более подробном рассмотрении, там, где мы ожидали увидеть проявления автономного и активного общества, мы наблюдаем нечто иное – общество подчиненное и зависящее от государства.
Но как бы китайское общество ни зависело от государства, возможно, оно получало выгоду от государственного контроля и ослабления клетки норм, что предоставляло большие возможности для социальных и экономических свобод. На других примерах государственного строительства, как в описанных в главе 4 случаях с Мухаммедом и Шакой, мы видели, что разрушение удушающих норм и основанных на родстве союзов в процессе такого строительства в некоторой степени ослабляло клетку. Но в китайском контексте родовые группы, похоже, играли важную роль, несмотря на деспотизм государства. Например, землячества основывались на родственных связях. Государство даже, по сути, поощряло эти и другие родовые группы, поскольку это было частью стратегии по управлению обществом.
Чтобы понять важность родовых групп в Китае, рассмотрим Новые Территории, часть берегового Китая, принадлежащую островному Гонконгу. В 1955 году этот регион все еще был под управлением Великобритании, и комиссариат составил опрос с целью выяснить распространенные в деревнях фамилии и количество поколений, прошедших после их основания. В районе Пин-Шань были исследованы тридцать четыре деревни. Среди них в двадцати семи у жителей была одинаковая фамилия. Из них в одной деревне генеалогия прослеживалась на протяжении 29 поколений, в другой – на протяжении 28, в восьми – на протяжении 27, в одной – 26, в одной – 25, в двух – 23, в двух – 22, в каждой из последующих – 16, 15, 14 и так далее. Но не это самое поразительное. Из тех восьми деревень, жители которых могли проследить свою родословную на протяжении 27 поколений, в семи у жителей была одна и та же фамилия Тан.
Вполне возможно, что людям с фамилией Тан нравится общаться с однофамильцами и поддерживать с ними связи (хотя ни у кого из нас нет знакомых с фамилиями Робинсон или Аджемоглу, и мы не живем рядом со своими дальними родственниками). Но это не главная причина такой однородности. Так получилось, потому что Таны владели землей коллективно и имели залы и храмы, в которых почитали своих предков, проводя в них церемонии и ритуалы. В одном уезде провинции Гуандун, по соседству с Новыми Территориями, родовым группам до коммунистической революции принадлежало 60 процентов общей площади земли. В другом гуандунском уезде пропорция составляла 30 процентов. Таким образом, родовые группы представляли собой не только совокупность отдельных лиц, они были организованы по корпоративному принципу, и эти институты с их залами и храмами почитания предков, имеют давнюю традицию в истории Китая. Род устанавливал свои правила и строгие нормы. Он разрешал споры и разногласия. Деятельность родовых групп в свою очередь поощряло китайское государство, потому что они считались полезными для контроля над обществом и разрешения споров, особенно если учесть, насколько слабо местные магистраты со своими ограниченными способностями могли управлять обществом, разрешать конфликты или предоставлять основные услуги. Начиная с эпохи Сун китайское государство делегировало эти обязанности таким родовым группам. Еще в 1064 году правительство Сун издало указ о создании благотворительных земельных владений, легших в основу родового земельного пользования. Родовые группы исполняют множество функций. Если возникает какой-либо конфликт, то стороны, скорее всего, обратятся к старейшине рода, а не к местному магистрату. Но и старейшины не выбирались произвольно – они назначались вполне официальным образом. Указ 1726 года предписывает:
В деревнях и огороженных стенами сельских общинах с родственными группами из проживающих вместе ста и более членов… в каждом роду назначается цу-чэн [глава рода].
Таким образом, родовые группы были интегрированы в государство. Государство Мин продолжило инициативы Сун и также поощряло создание залов почитания предков, институционализируя семейные структуры. В обмен на предоставление квазигосударственных услуг родовые группы получали права и привилегии, вроде возможности участвовать в монополии на торговлю солью. Так, Таны были «хозяевами рынка» с монопольными правами учреждать рынки в своем районе, и только они имели право строить лавки поблизости от рынка. Также у них имелась своя вооруженная охрана.
Колесо китайской Фортуны
Обрисованная нами история государственного деспотизма имела явные последствия не только для свободы, но и для китайской экономики. По сравнению с Периодом сражающихся царств возникновение централизованного государства с его способностью поддерживать порядок, следить за исполнением законом, собирать налоги и инвестировать в инфраструктуру оказало положительное влияние на экономическую активность, обеспечив эпоху деспотического роста. Но ограничения такого роста очевидны. Как мы видели, начиная с внедрения колодезной системы полей в сельском хозяйстве предпринимались периодические попытки жесткого регулирования и контроля над обществом, в результате чего деспотическая сила государства подавляла экономические возможности и стимулы для большинства китайцев. Последующие экономические тяготы и недовольство определили дальнейшее отступление от принципов строгого контроля Шан Яна в сторону конфуцианского подхода с менее жесткой хваткой и менее высокими налогами. Хотя эти послабления в некоторой степени улучшили частные инициативы, они привели к ослаблению налоговых поступлений и к уменьшению способности государства следить за исполнением законов, обеспечивать порядок и предоставлять общественные услуги, необходимые для дальнейших частных инвестиций. По мере чередования этих разных подходов благосостояние китайской экономики попеременно повышалось и понижалось. Но она никогда не выходила за пределы деспотического роста. Не было свободы, не существовало широких возможностей, стимулы были ограничены. Поэтому там не произошло никакой промышленной революции и никакого экономического рывка.
