— Первая кровь, — бесстрастным тоном провозгласил судья.
— Спросите его, — сказал Фенсер, — может, он согласится.
— Согласен… тебе удалось меня клюнуть. Будь ты проклят. Однако продолжим.
Темно-красные самоцветы украсили щеку Ликсандора, над бородой пониже глаза. Лицевая рана, шрам, который останется у него на всю жизнь. Да, теперь ему необходимо прикончить противника. Чтобы, отвечая на расспросы, он смог сказать: «След человека, которого я убил».
Фенсер застыл неподвижно, как статуя, а в следующее мгновение уже понесся в прыжке. Словно крылья ветряной мельницы, замелькали клинки, они как будто бы вращались, и на картину у меня перед глазами ложились штрихи, рассекавшие ее на сине-белые и красные куски…
Ликсандор вскрикнул. Раздался вопль, исполненный отчаянного гнева. Спотыкаясь, чуть не падая, он отошел в сторону. Удар рассек ему китель на левом плече, сверкающая полоса крови пролегла по нему.
Фенсер стоял на месте, глядя, как он шатается, пытаясь устоять на ногах.
Судья выкрикнул:
— Второй укол!
— Спросите его, — вяло бросил Фенсер.
— Нет, — яростно закричал Ликсандор. Он выпрямился, вытер лоб, потом щеку и злобно поглядел на покрасневшую ладонь. — Дешевый балаганщик.
— Хорошо, — сказал Фенсер.
Ошибка. Они не стоили друг друга. Перевес находился на стороне Фенсера. Потребовалось время, чтобы он стал явным. Быть может, исходное нежелание заставляло его медлить вначале, или он выяснял, на что способен противник. Или же нечто присущее его натуре подвигло его на обман, который со временем обернулся вот чем.
Похоже, Ликсандор справился с затруднением. Он устремился вперед, пытаясь нанести Фенсеру удар, — тот уклонился; он нацелился было на прекрасное, чисто выбритое, светлокожее лицо — в глазах Фенсера промелькнуло что-то холодное и жестокое. Лицо дрогнуло и скрылось, как мираж. На его место явилась шпага, она безжалостно обрушилась на лоб Ликсандора — жуткий кровавый цветок распустился на нем, — на левое бедро…
Ликсандор зарычал, изрыгая проклятья. Это звучало ужасно, и всем, кто его слышал, стало стыдно оттого, что он так осрамился.
Фенсер снова отошел назад, дыхание его слегка участилось, только и всего.
— Третий и четвертый укол, северянин. Я полагаю, этого достаточно. Ты начинаешь мне надоедать.
Никто не проронил ни слова. Жестокое надругательство, которому подвергся Ликсандор; уничижительное отношение близкого к победе фехтовальщика, втоптавшего противника в грязь, привели в смущение зрителей, расположившихся вдоль края террасы.
Ликсандор собрался с силами. Медленно стекавшая кровь прочертила по его лицу полосы, нелепая боевая раскраска, как у древних варваров, появилась на нем.
— Я… сказал… насмерть.
— Насмерть. Вам хочется, чтобы я вас убил?
— Уртка! Уртка! — пронзительно завопил Ликсандор. Он снова бросился в атаку, и Фенсер двинулся навстречу ему. Темп изменился, это поняла даже я.
Клинки столкнулись и зазвенели в вышине, на фоне неба; лязгнули, уперлись друг в друга, опустились и разошлись, качнувшись; взметнулись вверх и, бряцая, скрестились снова. Внезапно дуэлянты сплелись воедино и, словно чудовищная машина, стали продвигаться под уклон по лужайке, сначала вплотную к пересохшему фонтану, затем к подножию вала, на котором росли земляничные деревья, и вот они прямо подо мной, меж нами не более десяти футов.
— Очи мрака, — прошептала Воллюс. Я позабыла про нее.
Я слышала, как пыхтит Ликсандор — будто надрывающаяся под тяжестью ломовая лошадь. Ему никак не удавалось попасть в цель, и он начал поскуливать. Заслышав эти звуки, я похолодела.
Лицо Фенсера стало суровым, почти совершенная чистота проступила в его чертах. Из глаз исчезло выражение жестокости. По сравнению с кроваво-красным лицом противника, оно казалось совсем белым.
Внезапно северянин во весь рост растянулся на земле. Я не заметила, что послужило тому причиной — повторное движение клинка, корни деревьев или неровная земля. Он выронил шпагу. Она неподвижно застыла среди зеленых трав, а Фенсер склонился над Ликсандором и упер ему в грудь острие своей шпаги.
Ликсандора подергивало от изнеможения и отчаяния, его отрывистые хриплые всхлипывания звучали омерзительно.
Некоторое время Фенсер стоял, не двигаясь. Затем пошевелился, словно желая отвести шпагу.
— Сделай это, — сдавленным голосом проговорил Ликсандор.
— Что?
— Сделай же это, грязный ублюдок. Прикончи меня.
— Нет.
Всхлипывания Ликсандора зазвучали еще громче. Я испугалась за него; мне стало страшно, что их услышат все.
— Кончай… кончай с этим… Или я снова примусь за тебя.
— А я снова отобьюсь, — сказал Фенсер.
— Убей меня.
— Полагаю, тритарк, раз вы настаиваете, так мне и следует поступить. Но вы еще не все поняли. Будучи подлым ублюдком-южанином, я вовсе не намерен действовать в рамках правил.
Широко раскрытые глаза Ликсандора, залитые потом, водой и кровью, шевельнулись, отражая склоненное над ними лицо, его черты и выражение, скрытые от меня, поскольку я смотрела сверху.
— Стоит мне пронзить вас… здесь. Знаете, что тогда случится? — Этот напевный мелодичный голос вызывал тупую боль и тошноту. Мне изо всех сил хотелось, чтобы он замолк. — Я несколько раз наблюдал, как умирают люди от подобной раны. А вы? Понимаю, вы тоже видели. Или вот здесь. Тут печень. (Знает ли он, что наверху находятся люди, которым все слышно, которые следят за выражением лица Ликсандора?)
— Убей меня, — повторил Ликсандор. Голос его звучал уже совсем слабо.
— И разумеется, — произнес мелодичный голос, — остаются еще вопросы теологии. Вы верите в бессмертие души?
Ликсандор тяжело дышал, каждый вдох застревал у него в горле. Он закрыл глаза.
— Ибо, — очень мягко проговорил Фенсер, — возможно, боги существуют, и, может быть, вас ожидает наказание. Мучения в расплату за грехи. Или вы считаете, что там ничего нет? И когда вы наконец умрете, когда перестанете блевать и харкать собственной кровью, когда захлебнетесь ею, вы полагаете, крышка черной пустоты захлопнется с глухим стуком и вы навеки погрузитесь в небытие? Как знать? Конечно, каждому из нас придется узнать ответ. Хотите ли вы, тритарк, выяснить это в ближайшие пять минут? Обдумайте мой вопрос. И пожалуйста, решите наверняка.
Ликсандор заплакал. Из глаз его полились слезы. Я не могла дышать. Мне тоже очень хотелось умереть.
— Итак, — проговорил Фенсер, — вы решили? — Он поднял шпагу, готовясь нанести удар.
Распростертый на земле человек не торопился с ответом, будто знал, что срочности нет, что занесенная над ним шпага — лишь жест. Он сказал:
