Патрис был единственным, кого связывали с этим страшным человеком узы, отдаленно напоминающие дружеские, и только он один мог не бояться обратиться к нему за помощью в любое время суток.
О природе их отношений ходили разные слухи, но правду знали лишь единицы, да и то предпочитали помалкивать, чтобы не усугубить свое и без того непростое положение на острове.
Фэйзила он нашел в его рабочем кабинете на втором этаже публичного дома, сидящим за широким письменным столом и что-то записывающим в толстую тетрадь, обтянутую тисненой кожей. И уже в который раз поразился тому, насколько сильно отличалась его внешняя оболочка от внутреннего содержания.
Отдающий предпочтение ярким, кричащим цветам, Фэйзил и на этот раз не изменил собственному вкусу, нарядившись в богато украшенный лентами ярко-пурпурный камзол, изумрудно-зеленые бриджи и цыплячьего цвета чулки, подвязанные крест-накрест бантами из алого бархата. Точно такой же бант украшал пышную пену белого кружева его сорочки, полностью скрывая под собой ассиметрично вытянутую шею, узкие покатые плечи и удивительно впалую грудь. Обличье шута, призванное вводить в заблуждение, надежно скрывая то, что находилось глубоко под ним, и только самая экстраординарная личность смогла бы разглядеть под всей этой несуразной мишурой и нелепицей незаурядный ум, жестокость и коварство.
Большую голову с неправильным черепом покрывал неизменный укороченный парик «бинет» светло-русого цвета с тремя рядами буклей по бокам, а на гладко выбритом лице почти без ресниц и бровей над близко посаженными серыми глазами, сильно напомаженном и нарумяненном, особо выделялась черная родинка, расположенная прямо над большим ртом с тонкими губами, презрительно кривящимися всякий раз, когда их хозяина что-то раздражало. И, вот уже в который раз глядя на сидящего перед собой человека, Патрис невольно поразился тому, как такой человек, как Бут, мог однажды произвести на свет…
Почувствовав тяжесть в груди при нахлынувших воспоминаниях, капитан поспешил загнать их обратно в закрома памяти так глубоко, как только мог. Обстановка борделя мало соответствовала чистому и нежному образу, все еще лелеемому в его огрубевшей, познавшей много горя душе.
Не было никаких радостных приветствий и дружеских объятий после долгой разлуки. Даже не отложив пера, Фэйзил лишь слегка приподнял голову, но взгляд его, искоса брошенный на молодого человека, едва заметно смягчился и потеплел – единственное, что позволяло предположить, что он все же рад этой встрече. Чуть кивнув в сторону свободного стула, он, не произнеся ни звука, следил за тем, как Патрис садится, предоставляя ему возможность заговорить первым, что тот и сделал, развернув полученную записку и бросая ее на стол:
– Только один вопрос: что происходит?
Глава 2
Разговор с Бутом оказался непростым. То, что удалось выяснить, облегчения не принесло, заговор действительно существовал, и те, кто мечтал свергнуть «короля» и занять его место, времени зря не теряли и усиленно готовились к решающему удару. Рыжий Ангус, сильно пострадавший во время последней вылазки, получил серьезное ранение в грудь, которое при отсутствии должного ухода с каждым днем сильнее подтачивало его силы. Всего несколько дней, и этот человек-медведь, одно только имя которого способно было внушить ужас и бывалому смельчаку, лишится острых когтей и станет абсолютно беспомощным перед стаей шакалов, готовых вонзить зубы в вожака, столько лет их кормившего и защищающего.
Дорогу до крепости Патрис преодолел как во сне, в ушах все еще слышались последние слова Бута: «Ангуса уже не спасти. Тебе следует поспешить и успеть выразить свое почтение следующему «королю», которым негласно называют грека Стазиса из Эпира. Поверь, с ним тебе лучше дружить».
Патрис несколько раз встречался со Стазисом во время сходок, требующих присутствия опытных капитанов, и то, что он о нем знал, не вызывало никаких иных чувств, кроме отвращения. За греком уже давно прочно закрепилась слава жестокого садиста и изверга, получающего настоящее удовольствие, мучая и издеваясь над пленниками, среди которых встречались старики, женщины и дети. Он никогда не требовал выкупа за заложников, он предпочитал их убивать, с восторгом поскуливая при виде их предсмертной агонии. Представить невозможно, во что превратится это чудовище после того, как получит власть, еще больше развязывающую его и без того обагренные кровью невинных руки.
Переступив порог огромной общей залы, где в этот момент собрались члены совета и наиболее уважаемые капитаны со своими телохранителями, Патрис замер на миг, отыскивая взглядом своих людей. Их он увидел сидящими в конце стола по левую руку от кресла, в котором полулежал бледный как смерть «король». Всего на мгновение их взгляды встретились, и Патрис понял: Ангусу известно о заговоре. Однако, читая приговор в лицах тех, кого сам же приблизил к себе, так просто вожак сдаваться не собирался.
– Разрази меня гром, если это не тот самый мальчишка, который однажды едва не окочурился на моих руках! Патрис, мальчик мой, как же я рад тебя видеть! Наслышан, наслышан о твоих подвигах. Горжусь! – сжав зубы, гордый шотландец, не имея сил встать, поднял руку в приветственном жесте. Его зычный голос прокатился по залу, заставив присутствующих замолчать и обратить взоры на новоприбывшего. – Эй, кто-нибудь! Принесите-ка стул капитану. Он заслужил право сидеть за одним столом с королем, – продолжил он, не спуская глаз с гостя.
Один из стоящих за креслом телохранителей бросился выполнять приказание и приставил к столу еще один стул, ожидая, когда Патрис сядет. Однако стоило молодому капитану почти опуститься на него, как охранник резко выдернул стул из-под него. Под общий хохот Патрис, больно ударившись, повалился на пол. Молниеносно вскочив, он, выдернув из-за пояса нож, повернулся к обидчику, но его остановил резкий окрик Ангуса:
– Спрячь лезвие, сопляк! Надуть меня решил? Думал, я не узнаю о том, что кое-что из добычи ты от нас припрятал?
Патрис с недоумением уставился на шотландца. Кого-кого, а потомка де Сеженов никто не смел обвинять в нечистоплотности. Согласно кодексу, чтить законы которого обязаны были все, от короля до последнего матроса, строго-настрого запрещалось присваивать любые вещи, добытые путем краж и грабежей, независимо от того, большие или маленькие они были. От вырученной добычи, поделенной на десять равных частей, капитан имел право только на две части, в то время как остальные восемь долей становились достоянием короля, половину из которых он по желанию мог либо распределить между остальными пиратами, либо отправить на склад. Любого, кто пытался присвоить что-либо из общего фонда, ждала жестокая смерть. И сейчас приговор явно читался в грозном взгляде вожака.
– О чем ты толкуешь, Ангус? Клянусь, что здесь все, что мы смогли добыть! Никто не посмел бы оскорбить тебя непочтением!
– Ложь! – от удара кулаком по столешнице задрожала посуда и опрокинулись несколько бутылок, расплескав свое содержимое по сторонам. – Не смей лгать своему господину, щенок! – Ангус в гневе подался вперед, и на его лбу и висках от напряжения проступили синие вены.
