– Это точно вино, а не нектар богов? Покажи бутылку.
Гэбриэл поставил на стол бутылку, и я сощурилась, изучая старую пожелтевшую этикетку.
– Бургундское «Домен Леруа» семидесятого года? – усмехнулась я. – Ну естественно, что же нам еще пить, как не вино за несколько сотен… а повод какой?
– О, поводов у нас предостаточно, – ответил Харт. – Например, ты жива, говоришь и даже шутишь.
Я отсалютовала ему и чокнулась с ним бокалом.
– Должно быть, мой отец платит тебе целое состояние, если ты так разбрасываешься деньгами. Ничего, подожди завтрашнего дня, когда ты останешься без работы, – вздохнула я. – А возможно, даже приобретешь нового врага. Я хорошо знаю своего отца, Гэбриэл. Он не из тех, кто прощает людям неповиновение. Знаешь, только сейчас до меня дошло, что я подставила тебя, когда согласилась сбежать.
– Не волнуйся. У твоего отца сейчас есть более важные проблемы, чем ты или я. Дэмиен Стаффорд, например, который все еще не нашел свою жену…
Боль и обида снова шевельнулись внутри при одном упоминании его имени, но я не позволила этим чувствам завладеть мной. Дэмиен не заслуживает, чтобы я даже просто думала о нем…
– И который не успокоится, пока не отомстит, – добавил Харт.
Я сделала глоток вина и откинула голову на спинку дивана.
– Никогда не думала, что скажу это, но… целиком и полностью разделяю его план. Пусть приступает.
– Правда? А как же мир во всем мире? – улыбнулся Харт, хотя взгляд остался серьезным.
– Как оказалось, мир – это иллюзия, за которой бегают только дети, идеалисты и идиоты. Теперь я хочу другого: чтобы никто и никогда не смел похищать меня и обращаться со мной как с вещью. Хочу перестать быть пешкой, которую все используют, как хотят. Хочу, чтобы мои враги думали триста раз, прежде чем сделать ход против меня. А лучше, чтобы они все были мертвы! И наконец – чтобы мой отец заплатил за все, что сделал со мной. Как только я встану на ноги, как только наберусь сил, он пожалеет, что поднял на меня руку.
Гэбриэл не ответил, но мне показалось, что он разочарован.
– Месть пьянит круче наркотиков, но, как и наркотики, она еще никого не делала счастливым, – наконец сказал он.
Я встала с дивана, подошла к окну и уставилась в темноту. Город напоминал россыпь мерцающей магической пыли на ладони великана. Мне всегда нравилась ночь. Но теперь, после всего случившегося, я начала испытывать тревогу, глядя во мрак.
– А кто сказал, что люди должны стремиться к счастью? – пожала плечами я. – Нет, на этот раз я выбираю месть. Это мое единственное желание, которое я хочу исполнить. Больше у меня ничего внутри нет. И больше я ничего не хочу. Вообще ничего. Эта ненависть – мой источник энергии. Забери их – и я мертва.
Гэбриэл смотрел на меня так пристально, словно я была опасным пришельцем, который ему вот-вот полруки откусит. Я видела его отражение в стекле. Наверное, пытался сопоставить образ той меня, которую он знал, и образ того человека, каким я стала.
– Есть множество других вещей, ради которых стоит жить. И однажды ты о них вспомнишь.
– И что же это за вещи? Любовь? – фыркнула я, разворачиваясь и заглядывая ему в глаза. – Величие природы? Детишки, бегающие вокруг? Вместе стареть, любуясь на звезды, и прочая херня?
Харт пожал плечами.
– Вообще-то я имел в виду секс. И гамбургеры.
Я не выдержала и рассмеялась. Ну и дела, всего пятнадцать минут назад мне хотелось мести и больше ничего. А теперь я хочу… ну как минимум гамбургер.
– Ладно, представь, что ты отомстила всем врагам и при одном упоминании твоего имени они марают подгузники. Что дальше? – спросил он.
– Как только мы с отцом расквитаемся, я уйду в монастырь.
Гэбриэл рассмеялся, но заметив, что я абсолютно серьезна, пробормотал:
– Ты шутишь…
– Не хочу иметь ничего общего с бренной жизнью, с людьми, их интригами, ненавистью друг к другу и жаждой уничтожать все вокруг, – продолжила я. – МакАлистеры и Стаффорды многому меня научили, а именно: не пытайся остановить войну между водой и пламенем. Либо утонешь, либо сгоришь.
– Для того, чтобы не иметь ничего общего с людьми, не обязательно уходить в монастырь. Можно просто поселиться на острове, откреститься от интернета и кабельного и целыми днями играть в «солитера».
– Боже, как банально, – закатила глаза я.
– Как будто монастырь – не банально. Молишься, псалмы поешь и делаешь вид, что проживать жизнь в четырех стенах – это нормально. Ты создана для другого и прекрасно знаешь это.
– Угу. Для секса и гамбургеров? – хмыкнула я.
– Да хотя бы. Секса, гамбургеров, чтобы бегать в бикини по пляжу, пить «Пинаколаду» с зонтиком, играть на гитаре, красить волосы в разные цвета, есть кексы с марихуаной в баре на Тенерифе, сделать татуировку на заднице, носиться на машине с опущенными окнами, визжать на аттракционах, плакать над грустными фильмами, смеяться над своими юношескими фотографиями, петь караоке в три часа ночи…
Он подлил нам вина и продолжил:
– Это не все. Еще снимать дурацкие видео в «ТикТоке», собирать деньги на спасение белуг, ходить на вечеринки в бесстыдно коротких платьях, написать книгу, открыть выставку карикатур в городской галерее, слушать Лану Дель Рей в саду в гамаке, подставляя лицо летнему солнцу, покупать дорогие туфли, пить дешевое вино, печь по утрам блинчики тому придурку, которому повезет стать твоим парнем, возлюбленным…
Гэбриэл чокнулся со мной бокалом и, видя, что я не спешу его перебивать и слушаю, как зачарованная, закончил:
– Смотреть с ним перед сном стендапы Рики Джервейса, объедаясь мороженым, проводить каждое лето на берегу океана, завести пять собак, выучить все созвездия на небе, купить сноуборд и коньки, прыгать со своими детьми на батуте, печь баклажаны на гриле… Подожди, – он возвел глаза к потолку, – я забыл кое-что очень важное. Что-то очень, очень важное… Ах да, пончики из Offbeat. Пальчики оближешь.
Пару секунд я просто смотрела на его лицо, задыхаясь то ли от внезапной сентиментальности, то ли от раздражения. Захотелось ответить что-то резкое, что-то вроде «Это список из журнала “Гламур” для тех, у кого кризис среднего возраста?»
Но хватило духу признать, что мой сарказм будет всего лишь защитной реакцией. В сказанных мне словах было слишком много эмоций, жизни и страсти. Это был «список счастья», а в счастье я больше не верила.
Змеям оно не нужно. Змеям нужно, чтобы на них просто не наступали.
– Мне нравится то, каким ты видишь мир, – наконец сказала я. – Жаль, что я вижу его иным…
– Каким видишь его ты? – спросил он.
– Гладиаторской ареной, где выживает самый сильный и жестокий. Где льется кровь, хрустят кости, юные и красивые расстаются с жизнью, а те, кто мог бы остановить это, хлопают в ладоши и орут «еще!». Где человеческая жизнь ничего не стоит. Где смеются над тем, у кого мягкое сердце и чистая 0-совесть. Где все можно купить и продать, а за то, что якобы не продается, нужно просто предложить больше – и оно твое. Где человек, мечтающий о мире и любви, в итоге оъъъъъъъъъъъказывается искалеченным и изуродованным… – Я отвернулась, пряча лицо.
