Почему-то на задержку я попросту не обратила внимания. После того, как меня чуть не убили в том лесу, после реанимации, черепно-мозговой травмы и трех недель в больнице график моих месячных был последней вещью, о которой я думала. Все это время меня больше волновали мое лицо, зубы, способность говорить, шевелить пальцами и ходить без костылей.
Сейчас же я ненавидела себя за то, что ни разу не заглянула в календарь. Ни разу не открыла приложение на своем телефоне, в котором вела график цикла. Ни разу не остановила себя и не сказала себе: «Стоп. Какое сегодня число?»
Дождь усилился, ветер сбивал с ног, но спешить уже было некуда. Я переставляла ноги медленно, как старуха. Шла, шатаясь, как пьяная. До аптеки я добралась за пятнадцать минут – назад та же дорога заняла почти час. Гэбриэл позвонил мне где-то на середине пути, но у меня не хватило духу взять трубку. Я бы разрыдалась, не смогла бы вымолвить ни слова.
Гэбриэл.
Если бы я только узнала раньше о том, что беременна, я бы никогда не позволила случиться тому, что между нами случилось. Я бы держалась от него подальше, я бы не искала у него утешения, не сбежала бы с ним. Не позволила бы ему заботиться о себе, не согласилась бы ехать сюда, не взяла бы у него ничего – ни поцелуя, ни улыбки, ни объятий.
Он не заслуживает такой жуткий сюрприз. Он не заслуживает связаться с таким человеком, как я. Он достоен лучшего, видит бог.
Я остановилась перед своим домом, внезапно разглядев на пороге Анджи в ее пестром дождевике, звонившую в дверь. Она оглянулась, заслышав мои шаги.
– Хей! Кристи! Не думала, что существует хоть один человек, способный выйти из дому в такую погоду, но теперь я знаю, что нас как минимум двое! – рассмеялась она.
Я подошла ближе, пытаясь выдавить из себя приветствие, но в горле стоял ком, и я боялась, что разревусь, как только открою рот.
– Эй, что случилось? – сдвинула брови она. – Ты такая бледная.
Она протянула мне руку, и я вцепилась в нее, как утопающий.
– Господи, да ты же холодная, как лед! Идем в дом!
Она втянула меня внутрь, помогла снять мокрую одежду, посадила в кресло и завернула в плед. Я безвольно следила за ее движениями, как приговоренный следит за приготовлениями к казни. Она возненавидит меня, как только узнает. Какие еще чувства может испытать женщина к той, что манипулирует ее братом, хладнокровно использует его, лишь бы выжить, скрывает свое положение, юлит, пока не получит свое – теплое место, крышу над головой, руку и плечо…
Вот что она обо мне подумает.
Вот что обо мне подумает Харт.
Когда Анджи сунула мне в руку чашку чая, я уже знала, что до конца дня покину этот дом. Позвоню Сету и попрошу забрать меня отсюда. Потом подыщу себе гостиницу или попрошусь на время к кому-то из университетских подруг. Понятия не имею, что делать в данной ситуации, но зато точно знаю, что голову морочить никому не буду.
– Пей, – сказала Анджи, усаживаясь напротив.
Я сделала глоток: чай был горьким, травяным, пах тимьяном и лавандой. Паника постепенно отпускала меня, и вместо нее появлялись спокойствие и решимость.
– А теперь рассказывай, что произошло. Вы поссорились?
– Нет. Все в порядке.
– Ага, я вижу. У тебя слезы по лицу текут. – Анджи склонила набок голову.
Я провела ладонью по щекам – и правда.
– Расскажи мне, – попросила она. – Тебе станет легче.
Она была слишком хорошей, чтобы лгать ей. Слишком славной, чтобы не сказать правду прямо сейчас. Она мне нравилась, и это придало мне сил. Я сделала глоток чая, отдышалась и сказала:
– Я беременна. Не от Гэбриэла. Вот. – И пока Анджи пыталась собрать мысли воедино, глядя на меня огромными испуганными глазами, я добавила: – Я не буду скрывать это, не волнуйся, и сегодня же уеду. Я не знала, что беременна, иначе бы не позволила нашим отношениями начаться. Мне не нужен его дом, и вообще ничего не нужно. Кроме него самого. Но что уж теперь.
Я отставила чашку и медленно поднялась. Головная боль, которая, я надеялась, уже не вернется, начала сверлить виски. За последний час мое самочувствие словно сделало резкий реверс и вернулось к исходной точке. Сегодня утром я чувствовала себя почти здоровой, но сейчас не отказалась бы от костыля и горсти обезболивающего.
Анджи поднялась тоже, коснулась моего плеча и сказала:
– Переправа закрыта из-за шторма, ты не сможешь уехать сегодня. Давай я сделаю тебе горячую ванну, тебе нужно согреться. Потом ты расскажешь мне все по порядку, и… мы подумаем, что делать дальше.
В этот момент мой телефон, который я оставила на столике, завибрировал и пополз по лакированной поверхности. Мы обе прочитали имя на экране: Гэбриэл. Видя мое замешательство, Анджи взяла мой телефон и ответила:
– Привет, бро… Кристи неважно себя чувствовала и сейчас спит… Все в порядке, просто перепады давления из-за непогоды, голова разболелась… Она позвонит тебе, как только проснется. Как доехал? Хорошо? Погода просто адовая… Пока.
Анджи вернула телефон на столик и улыбнулась. Боже правый. Эта женщина только что вместо того, чтобы оттолкнуть мою терпящую бедствие лодку от своего берега, прыгнула в бушующее море, чтобы помочь мне.
– Зачем ты все это делаешь? – спросила я.
– Я хорошо знаю своего брата. Если он решил быть c тобой, то это значит, что ты действительно хороший человек. Плюс я в курсе, что за ад творится между твоей семьей и Стаффордами. И что тебя недавно похитили и держали в плену. Поэтому прекрати втаптывать себя в грязь, расскажи мне остальное, и мы подумаем, что делать.
* * *
Я лежала в теплой ванне под пышными шапками пены. Анджи положила мне на голову компресс и принесла еще одну чашку своего травяного чая, который хоть и был горек, но хорошо успокаивал и явно шел мне на пользу. По крайней мере, меня больше не трясло и не хотелось разбежаться и прыгнуть со скалы. Я рассказала ей все от начала и до конца, как оно было. Анджи слушала, сидя на полу ванной комнаты и запустив пальцы в волосы.
– Не понимаю, как это возможно. Я выпила таблетку в тот же день, когда это все произошло, – пробормотала я.
– Знаю одно: когда человека сильно избивают, его может наизнанку вывернуть только так. А если тебя стошнило раньше, чем таблетка успела раствориться в желудке, то считай, ты не приняла ее вовсе.
Все встало на места в ту же секунду. Я вспомнила, как лежала на земле и захлебывалась кровью. Вероятно, рвота там тоже была.
– Анджи, что мне делать? – подняла глаза я. – Я чувствую себя парией, изгоем, паршивой овцой. Меня возненавидит весь белый свет. МакАлистеры – за то, что я ношу ребенка Стаффордов. Дэмиен – за то, что я пришла к нему ночью и, считай, сама залезла к нему в постель. Гэбриэл – по той же самой причине. И я сама себя ненавижу за то, что позволила всему этому случиться…
