– Всё, что в наших силах, дружище, – сказал Одинцов, которому понравилась идея Рихтера.
– Мы ведь тоже работаем не ради процесса, а ради результата, – добавил Мунин, а Ева предположила:
– Хочешь принять участие в тестировании?
– Для этого надо сперва создать Философский камень, – с улыбкой ответил Рихтер. – Видите ли, моих знаний может не хватить, и в любом случае глубокий разбор документов Зубакина займёт много времени. Я прошу разрешения привлечь к делу нескольких коллег. Завтра вы сами сможете с ними познакомиться и переговорить, они будут на лекции. Вообще там соберётся интересная компания. Мне даже пришлось нанять более просторный зал: в музее столько народу не поместится. Я после «Трёх святых королей» чувствовал себя таким… э-э… окрылённым, что сделал для нашего мероприятия рекламу в Интернете, и желающих оказалось удивительно много…
Услышав про рекламу, Одинцов похолодел.
41. Про вред коктейлей, шамир и звезду «Мишлен»
– По-моему, неплохой снимок, – сказал Рихтер, пробежался пальцами по клавиатуре компьютера на рабочем столе и развернул монитор к троице в ожидании похвалы.
Снимок их весёлой компании у фасада «Трёх святых королей» действительно был хорош. В подписях на немецком и английском говорилось, что в Кёльн прибыл из России знаменитый историк, раскрывший тайну трёх государей и вернувший человечеству Ковчег Завета, и что пятого августа он выступит с лекцией, после которой ответит на вопросы представителей научного сообщества.
– Удачный кадр, – согласился Одинцов. – Всех узнать можно… Ты его где опубликовал?
– На сайте музея. Но коллеги тут же раскидали по своим сайтам и в социальных сетях. Сами понимаете, такую возможность нельзя упускать. Когда ещё наш уважаемый друг окажется в Кёльне? Так что гости приедут издалека… Готовься! – Рихтер погрозил Мунину пальцем. – Разговор будет непростой.
Пока собеседники перебрасывались фразами насчёт завтрашнего мероприятия, Одинцов быстро соображал под щёлканье чёток. Вся его конспирация пошла насмарку. Он был уверен, что троица надёжно скрылась от преследователей, и даже Мунина без присмотра оставлял. А тут, оказывается, Рихтер после «Глубинной бомбы» и «Московского мула» решил похвастать своими новыми русскими друзьями – и растрезвонил всему миру, где скрывается троица! Уже вторые сутки любому известно про Кёльн и про музей.
– Губит людей не пиво… – пробормотал Одинцов слова старой песенки. Неожиданный побочный эффект перечеркнул успех его трюка с коктейлями. Охотники наверняка засекли публикацию, которую выдаст самый простой интернет-поиск. Да ещё с фотографией, чтобы совсем никаких сомнений не оставалось.
Даже если следователи в Петербурге после сообщения Одинцова сразу начали действовать, охотников они упустили. Те уже наверняка перебрались из Иерусалима в Кёльн, кружат поблизости – и посмеиваются над Одинцовым, который со своими неуклюжими хитростями выглядит полным дураком.
«Надо срочно сообщить в Петербург, что ситуация резко изменилась», – думал Одинцов. Но как там отреагируют на очередное анонимное письмо – большой вопрос. Гораздо быстрее могли сработать чеченцы, не связанные формальностями. А с ними контактировала Жюстина.
Одинцов поднялся и вытащил из кармана сигареты.
– Я туда-обратно, – сказал он.
Проходя по музейному коридору, Одинцов набрал в мессенджере номер Жюстины. Она не ответила. В Нью-Йорке было часа три ночи. «Спит», – решил Одинцов. Жюстина действительно спала, – но в самолёте, который приближался к Лондону. Одинцов отправил ей сообщение с просьбой позвонить, как только проснётся, дошёл до вестибюля и всё же написал следователям несколько слов об изменении ситуации. Отправлять письмо через анонимайзеры со смартфона было не так удобно, как с макбука, но справиться удалось довольно быстро.
Закурил Одинцов только выйдя из музея, когда звонил Борису. Он шумно затягивался, чтобы это было слышно на фоне звуков улицы, и весело говорил:
– Мы уже второй день в Кёльне. Прости, вчера забыл позвонить. Сам знаешь, Ева – это шопинг, а шопинг – это сумасшедший дом. Сегодня культурная программа, музей, потом не знаю, от Евы зависит, а завтра лекция научная. Давай на завтра договариваться…
Крутить головой по сторонам в поисках охотников смысла не было. Одинцов знал: следят они за музеем или нет, но нападать сейчас не станут, им нужны все трое сразу. Если только слушают – пусть слышат расслабленную болтовню. А если всё же следят – пусть убедятся, что жертва чувствует себя в безопасности, говорит правду и не подозревает об их присутствии.
Одинцов похвалил себя за то, что подстраховался заранее, и мысленно поблагодарил Родригеса, которого не пришлось уговаривать.
– Куда перевести деньги? – спросил Одинцов под конец вчерашнего разговора.
Кубинец обиделся.
– Я не наёмник, – возмущённо заявил он. – Ты в своём уме? Какие могут быть расчёты за помощь другу?!
– За помощь я отплачу помощью, – успокоил его Одинцов. – А сейчас переведу столько, сколько надо на перелёт и прочее, чтобы ты не считал каждый цент и думал только про дело.
Перевод на Кубу с российской карты подкреплял версию о том, что Одинцов до сих пор болтается в Западном полушарии. И насчёт денег он был прав – Родригесу пришлось это признать: чрезмерная экономия могла выйти боком.
После телефонного разговора Родригес тут же начал действовать. Самолёты с Кубы в Европу летают не каждый день. Ближайший рейс отправлялся из аэропорта города Ольгúн – это четыреста километров от Гаваны. Среди ночи Родригес на своём «линкольне» цвета морской волны прикатил на другой конец острова, в Ольгине вздремнул у одного из своих учеников, а около девяти утра поднялся на борт самолёта компании «Кондор». По расписанию рейс прибывал во Франкфурт через одиннадцать часов – не позже трёх дня по местному времени. Родригес рассчитывал к пяти уже оказаться в Кёльне.
Рассчитывал на это и Одинцов, а сейчас надо было ждать и тянуть время в музее. Он условился с Борисом о завтрашней встрече, обзвонил несколько местных ресторанов и вернулся в директорский кабинет.
Во время его отсутствия Мунин успел поворковать по телефону с Кларой, Ева развлеклась беседой с Рихтером, а помощница Рихтера принесла кофе и бутерброды.
За ланчем Ева спросила:
– Как в древности гравировали названия колен Израилевых на алмазе, изумруде и так далее?
– Я не видел этих камней, поэтому конкретно про них не могу сказать ничего определённого, – ответил Рихтер. – Но мне известны подобные случаи, когда гравировку делали алмазной пылью. Долго-долго царапали поверхность, как наждаком. Задача выполнимая, хотя и трудоёмкая.
– В Израиле считают, что ювелиры могли использовать шамир. Тот, которым резали камни для Первого Храма, чтобы не использовать железо, – сказал Мунин с оглядкой на Одинцова.
Рихтер усмехнулся.
