– А зачем пятьсот лет назад надо было знать точное время? Солнце встало – день, солнце село – ночь, вот и все дела… Хорошо, сдаюсь, – объявил Одинцов. – Ты-то сам знаешь?
– Конечно. Вот смотрите. Нострадамус… Вы же помните Нострадамуса?.. Он кроме своих знаменитых предсказаний опубликовал книгу с кулинарными рецептами. Ну, не только с кулинарными, там была ещё косметика всякая… Неважно. Допустим, вы варите варенье. Ингредиенты добавляют через определённые промежутки времени… Как узнать, когда уже пора?
– Я сдался, – напомнил Одинцов.
– Молитвы надо читать! Нострадамус отхронометрировал «Аве Мария», «Отче наш», «Символ веры» и так далее. Например, поставил тазик с яблоками на огонь, прочёл «Аве Мария» двадцать раз – и добавляешь сахар.
У Одинцова мелькнула мысль, что для счёта молитв обычно используют чётки, а его чётки теперь оказались у Лайтингера – как и перстень Джона Ди. Но говорить об этом Одинцов не стал. Он думал, что сейчас происходит с Евой…
…а Ева, сидя в боксе, который «дворняги» отвели женщинам, занималась примерно тем же, что и Одинцов. Пряча свой собственный страх, она успокаивала Клару. Их не связали; девушка прижалась к Еве, та обняла её и гладила по стриженой голове.
– Ну почему, почему мне так не везёт? – всхлипывала Клара. – У меня парень был… дурак… Даже вспоминать противно… Мы когда расстались, я решила, что год вообще не буду ни с кем… Полгода прошло, и тут вы… Я подумала: этот – совсем другое дело… Учёный, знаменитый… А он… и вы все… Если бы я знала… Не могу больше… Не могу… Хочу стать какой-нибудь… лягушкой… и жить спокойно… Ну почему всё так неправильно?!
– Потому что ты человек, – отвечала Ева, слушая себя как будто со стороны и удивляясь собственной рассудительности. – У лягушки плохо с мозгами. В пять тысяч раз меньше нейронов, чем у нас. Ты расстраиваешься, плачешь, переживаешь, радуешься, мечтаешь о чём-то. О хорошей работе, о хорошем парне, о семье, да? О детях… А лягушка ни о чём не мечтает и ничего не ждёт. Для неё мир – такой, какой есть. Её детей жрут хищники, а она думает, что так и надо. Вернее, не думает. Жрут – и нормально. Пусть хоть всех вокруг сожрут, лишь бы не её.
– Люди такие же, – всхлипнула Клара в плечо Еве. – Большинство…
– Но ты же не такая. Или такая?
– Не такая…
– Вот видишь. Ты – не лягушка, ты – человек! В жизни многое бывает неправильно, только не надо про это всё время думать. Как ты про депрессию говорила? Куфунгизиза?.. Не нужна тебе куфунгизиза. Думай о хорошем и говори о хорошем. Чего ты уже добилась? К чему стремишься? Мечтай вслух. Ну, давай! – И Ева крепче прижала к себе Клару, которая понемногу начинала приходить в себя…
…как и Мунин. Одинцов умело направлял разговор, поэтому вслед за вареньем Нострадамуса началась новая история.
– Знаете, когда люди узнали число «пи»? – звучал из темноты голос Мунина. – Могу поспорить, что даже близко не догадаетесь… Ещё в доисторические времена! И знаете, как? Они плели корзины и заметили, что для корзины диаметром, допустим, в один метр надо взять прутья длиной три метра с лишним. Потом в Месопотамии это записали на глиняных табличках. То есть метров, конечно, ещё не было, но древние уже знали, как длина окружности относится к диаметру.
– У военных то же самое, – заметил Одинцов. Он опёрся спиной на стену и методично двигал рукой в хомуте, пытаясь всё же растянуть непослушный нейлон. – Только по стрелковому уставу число «пи» равно трём.
– С какой стати? – удивился Мунин. – Все знают, что «пи» – это три целых четырнадцать сотых…
– В бою не до арифметики. Договорились, что по длине окружности укладываются шесть её радиусов или три диаметра. Считать проще. Для снайперов и артиллеристов – первое дело… В оптический прицел ты, конечно, никогда не смотрел. А в бинокль?
– В бинокль смотрел…
– Видел там сетку? Штрихи такие мелкие… Вот. Они называются тысячными. В смысле, радиус делится на тысячу частей. Радиус в шесть раз меньше длины окружности. Значит, одна тысячная – это длина окружности, делённая на шесть тысяч. Успеваешь следить?.. А штука в том, что если ты видишь предмет под углом в одну тысячную, расстояние до него относится к его линейному размеру как тысяча к одному. Понял?
– Нет.
– Хорошо. Представь, что вдалеке едет машина. Ты смотришь на неё сбоку в бинокль и по штрихам видишь, что длина корпуса – двадцать тысячных. Средний седан в длину четыре метра. Делим тысячу на количество тысячных и умножаем на реальный размер… Сколько получается?
– Тысячу разделить на двадцать и умножить на четыре… Получается двести.
– Видишь, как просто считать? Значит, расстояние до машины двести метров. Глянул в бинокль – и готово. Вообще нас учили так: на расстоянии в один километр предмет длиной в один метр виден под углом в одну тысячную. Запомни, пригодится.
Одинцов тут же пожалел о сказанном, потому что Мунин судорожно вздохнул, и голос его задрожал снова:
– Не пригодится. Нас убьют…
– Хватит каркать! – прикрикнул Одинцов. – Убьют, убьют… Будь живым, пока живой. Помереть всегда успеешь, а пока сиди спокойно. Что там ещё такого хитрого в древности придумали? Говори, я слушаю.
Одинцов не слушал: он продолжал крутить в голове последние события. И как ни крути, выходило, что компанию Лайтингеру сдал Броуди. Больше некому. Они отправились в Биконсфилд сразу после звонка. Особняк Ротшильдов был нужен, чтобы троица ничего не заподозрила. Видимо, Броуди сговорился с Лайтингером, дал его людям возможность сюда проникнуть и дожидался сигнала о том, что западня готова…
Что могло связывать этих двоих? Лайтингер, по словам Дефоржа, международный преступник. Новая Зеландия – как и Австралия, и Сент-Киттс, и ещё полсотни стран мира – входит в Содружество наций, которое объединило бывшие британские колонии. Конечно, интересы Лайтингера затрагивали Англию. Броуди – офицер внутренней контрразведки, а там не работают в белых перчатках. Контакты с такими, как Лайтингер, для сотрудников МИ5 в порядке вещей. На чём бы ни сошлись Броуди с Лайтингером, связь эта была давней и достаточно прочной…
…но тут возникал следующий вопрос: почему верный слуга влиятельнейших финансистов переметнулся в лагерь гангстера?
Одинцов нашёл целых три вероятных ответа.
Человеку с большими амбициями может не хватать близости к тому, кто на вершине. Есть русская пословица: «Лучше быть первым в деревне, чем вторым в городе». Было дело, Мунин пересказал Одинцову историю Плутарха – про то, как Юлий Цезарь со своими легионами проходил через маленький альпийский городок. «Странно думать, что в этом захолустье тоже борются за власть и почести», – сказал тогда кто-то из приближённых, и Цезарь ответил со всей серьёзностью: «Я бы предпочёл быть первым здесь, чем вторым в Риме».
Если Броуди решил, что достиг своего потолка в окружении Ротшильдов, и рассчитывать на дальнейший рост не приходится, – он вполне мог сделать ставку на Лайтингера, чтобы расти уже благодаря ему. Биография бывшего офицера контрразведки и директора культурного Фонда хороша для будущего политика. Броуди мог пополнить ряды партийных лидеров, которые сделали карьеру на криминальные деньги. Лайтингер получал в его лице мощный инструмент для реализации своих глобальных планов. А для Броуди становилось реальностью жильё в Биконсфилде – вместе с прочими подарками судьбы, о которых он мог пока только мечтать.
