Конечно, Ева помнила знаменитые картинки: белые паруса кораблей Колумба с красными восьмиконечными крестами ордена, уничтоженного без малого двести лет назад. Помнила она и рассказ Одинцова про кактусы с коварными колючими шишками и громадными шипами, похожими на гвозди. Кактусы, которые украсили мексиканский флаг и распространились на полмира благодаря испанским конкистадорам. Кактусы, ставшие национальным растением Израиля, откуда тамплиеры вывезли чёрное зеркало Урим и Туммим. А Джон Ди, по словам доктора Сакса, вернул это зеркало из Мексики. Он привёз его в Англию – вместе с таким же вторым, но декоративным зеркалом и подставкой из мексиканского безумного агата…
Увлекшись разговором, Ева и Мунин почти забыли, что они в плену, а Одинцов не забыл. Он поглядывал, как меняются охранники; пытался прикинуть, через какие промежутки времени происходит смена, и сосчитал, что Лайтингера сопровождают восемь «дворняг». Двое заменили телохранителей, погибших в Кёльне, а остальные шестеро по очереди следили за троицей и Кларой.
Когда компания только садилась к столу, Одинцов между бытовыми фразами коротко предупредил: если начнётся заварушка – сразу падайте на пол. Он караулил момент и собирался действовать при первой же возможности. Броуди был уверен, что до вечера им никто не помешает. Видимо, ночью или завтра утром в особняк вернётся смотритель; значит, к тому времени «дворнягам» надо уничтожить следы своего пребывания и уехать. Одинцов предполагал воспользоваться суматохой поспешных сборов – или подловить своих тюремщиков раньше, если будет удобный случай…
…а если нет, предстояло ещё какое-то время изображать покорность Лайтингеру, выдавая информацию небольшими дозами. Бдительность охраны со временем ослабеет: главное – постоянно быть начеку, чтобы не упустить шанс и вернуть свободу всей компании.
Лайтингер сказал, что ждёт доклада к шести вечера. Но уже в обед, когда пленникам принесли немудрёную еду, он распорядился доставить Одинцова к себе, в хозяйские апартаменты на втором этаже, и спросил:
– Ну, как дела? Есть что-то новенькое?
За нарочито безразличным тоном скрывалось нетерпение. Лайтингер очень хотел узнать о первых результатах и убедиться в том, что не зря последовал совету Броуди. А Одинцов порадовался этому вызову наверх, поскольку ему стало известно, где сидит Лайтингер и как у «дворняг» организована охрана.
Под присмотром двух новых телохранителей Одинцов сдержанно похвастал успехами. Мол, постепенно вырисовывается связь Джона Ди с камнями Урим и Туммим. Основной акцент он сделал именно на учёном, скрыв свою догадку насчёт зеркала. Джона Ди за столом упоминали часто, и как знать, не пытается ли Лайтингер переводить эти разговоры хотя бы в общих чертах?
Знатоков русского языка среди «дворняг» быть не могло. Срочно искать переводчика и везти его среди ночи в особняк Лайтингер тоже не стал бы: это значило позволить постороннему узнать о похищении и познакомить с их секретной работой, да ещё подпустить к тайне убийства Броуди. Но Лайтингеру никто не мешал записывать разговоры Одинцова с компанией, а потом переводить записи с помощью компьютера. Такой перевод получился бы далёким от совершенства, но вполне достаточным для общего представления. Одинцов держал это в уме, и его первые объяснения вполне устроили Лайтингера. Не проблема – в считаных словах обмолвиться с компаньонами о границах информации, которую можно выдавать. Если Лайтингер захочет проверить у Евы или Мунина рассказ Одинцова, он услышит примерно то же самое.
– О’кей, последний вопрос, и можешь идти к своим, – сказал Лайтингер. – Сейчас твоя команда работает на меня. Это понятно: положение безвыходное, вам надо спасать свои жизни. А почему вы стали работать на моего деда? Старик вам не угрожал, но вы собрались и дело делали. Почему?
Углубляться в подробности точно не стоило, и Одинцов дал самый простой ответ:
– Он предложил деньги. Много денег. Мистер Вейнтрауб знал, что мы умеем то, чего не умеет никто другой. Он щедро платил и создавал идеальные условия, а мы оправдывали его надежды. Кстати, – нахально прибавил Одинцов, – от тебя мы ждём того же. Денег и условий. Согласись, что думать с пистолетом у виска некомфортно, а работа за еду неэффективна. Тебе ведь нужен не процесс, а результат…
Лайтингер криво усмехнулся.
– Я могу поверить, что твои приятели любят деньги. Но ты?!
– А почему тебя это удивляет? – не понял Одинцов.
– У тебя другое воспитание. Ты солдат, а не наёмник. И полжизни прожил при коммунистах.
Теперь настала очередь Одинцова усмехаться. Он ответил шуткой времён своей молодости:
– Человека спрашивают: «Зачем ты копишь деньги? Скоро придёт коммунизм, и денег не будет!» А он отвечает: «Ни у кого не будет, а у меня будут»…
Конвоиры вернули Одинцова к работе, и троица вслед за прорывной догадкой насчёт зеркала задалась двумя вопросами: при чём здесь Философский камень – и как работал коммуникатор Урим и Туммим?
Ответ на первый вопрос в общих чертах выглядел просто: к нему вело множество подсказок.
Ева начала с напоминания о том, что говорила Жюстина, когда Вейнтрауб в своём хранилище показал картину «Леда и лебедь». Всё же экс-президент Интерпола до начала полицейской карьеры получила диплом искусствоведа в Сорбонне и знала предмет не понаслышке.
– Леонардо зашифровал предопределённость событий, – рассуждала Ева. – Направленную эволюцию, которая исправляет ошибки теории Дарвина, только не в биологии, а в истории. Что мы видели, глядя на картину? Женщину в обнимку с птицей – и детей, которые вылупились из яиц…
– Ну, неправда, – возразил обиженный Мунин. – Я сразу вспомнил про Троянскую войну.
– О’кей, ты знал греческий миф, не в этом дело. Ты знал чуть-чуть больше, мы чуть-чуть меньше. А надо знать базовый принцип. Тогда можно читать картину не на поверхности, а в глубину…
Ева продолжала рассуждать, и Мунин постепенно увлёкся, расцвечивая её построения историческими справками. Речь пошла о том, что Зевс у Леонардо знает о последствиях своей страсти на много столетий вперёд. Он добивается Леды, она рожает детей. Одна из девочек вырастает в Елену Прекрасную. Из-за неё начинается Троянская война, которая круто поворачивает жизнь тогдашнего человечества. Вожди многих народов гибнут. Карта мира перекроена. Бронзовый век сменяется железным. Из древних цивилизаций Восточного Средиземноморья и Ближнего Востока начинает складываться новая цивилизация, которая со временем придёт к нынешней европейской.
Одинцов не отставал от компаньонов. Ему была хорошо знакома «История бриттов» Гальфрида Монмутского, читанная благодаря Вараксе. Там говорилось, что Британию первыми колонизировали потомки побеждённых троянцев, которые ушли из греческого плена так же, как евреи – от египтян.
– Вот-вот! – подхватил Мунин. – Исход из Египта и падение Трои – это примерно три тысячи триста лет назад. Некоторые мои коллеги считают, что это вообще одно и то же событие, только разные авторы рассказали о нём по-разному. В любом случае Гальфрид составлял свою «Историю» через две тысячи лет после Трои. То есть Леда, рожая от Зевса, запустила последовательность событий, предопределённых на две тысячи лет…
