Когда компания закончила ужинать, Одинцов сказал:
– Мы с вами ещё кое-что забыли. Если Урим и Туммим – это чёрное зеркало, зачем тогда нужны были камни Вейнтрауба?
– Всё, я больше не могу. – Ева широко зевнула, едва успев прикрыть рот рукой. – Спать.
– Ага, я тоже, – с неожиданной готовностью поддержала её Клара.
Женщины встали из-за стола и двинулись к отелю.
– Я с вами! – крикнул Мунин им вслед, а Одинцову сказал:
– Ева обещала выяснить про камни. Мы все с ног валимся. Ну правда, давайте уже завтра закончим…
– Как будто у меня был выбор, – пробурчал Одинцов, когда все ушли.
Он тоже чувствовал навалившуюся усталость и, докурив последнюю сигарету, отправился в свой номер.
Штольберг приехал к семи утра. В этот ранний час четвёрка гостей уже собралась у стойки регистрации.
– Как прошёл отдых, молодые люди? – бодро спросил старик. – Как Италия? Что-то вы совсем не загорели.
– С погодой не повезло, – мигом соврал Мунин.
– Н-да? Странно… – Штольберг перевёл взгляд на Клару, изучая пирсинг и татуировки на открытых руках. – Кто-нибудь познакомит меня с этой милой леди?
Кларе было поручено отвлекать Штольберга, чтобы он не заметил особенного внимания троицы к чёрному зеркалу. Мало ли, зачем потомки барона Одинцова хотят взглянуть на остатки прадедовской коллекции…
Со своей задачей Клара отлично справилась. Она произнесла длинную тираду на немецком, в которой троица сумела разобрать только её имя. Старик просиял, тоже заговорил на родном языке, взял девушку под локоток и повёл в свой кабинет, через плечо поманив остальных: догоняйте!
В кабинете Штольберг без возражений выдал Одинцову ключ от старого шкафа и продолжал щебетать с Кларой, усадив её перед своим столом. Одинцов отпер скрипнувшие дверцы, и Ева бережно сняла с полки чёрное зеркало в золотой рамке с древним чеканным орнаментом.
– Надо его в банк отвезти, – прошептал Мунин, осторожно коснувшись камня. – Арендуем сейф…
Одинцов недоумённо взглянул на него:
– Зачем? Оно здесь полтораста лет спокойно стоит. При турках, при англичанах… Две мировых войны за это время прошли, а ему хоть бы что. Зачем лишний раз таскать с места на место? И чего ты шепчешь?
– Не знаю, – смутился Мунин. Он кашлянул в кулак и заговорил чуть громче: – Как-то не верится даже, что это Урим и Туммим. Давайте его про что-нибудь спросим!
– Не надо делать то, чего не надо, – назидательно сказал Одинцов.
– Ну пожалуйста! Это же не опасно. А потом нам не дадут, – канючил историк, но Одинцов строго прикрикнул:
– Уймись! Мы всё равно не знаем, как оно работает. Понять принцип – одно дело, а использовать – совсем другое. Чёрт его знает, – опасно, не опасно… И Ковчега у нас нет, а зеркало с ним в комплекте.
– У тамплиеров оно и без Ковчега работало. А мы чем хуже тамплиеров?
– Мы лучше. Когда рассекретим – физики будут головы ломать вместе со всеми остальными. Можешь попроситься в компанию. А пока пусть стоит, – твёрдо сказал Одинцов.
Пока мужчины препирались, Ева не выпускала зеркало из рук. Кончиками тонких пальцев она задумчиво гладила идеальную поверхность и разглядывала своё отражение в чёрном стекле.
– Можно, я его хотя бы подержу? – попросил Мунин.
Ева вручила ему зеркало и сказала:
– Я догадываюсь, зачем были нужны камни. Поверхность слегка вогнутая. Камни могут задавать кривизну. Это шаблоны. Вы же не слышали про теорему Мёнье?.. Тогда нет смысла объяснять подробности. Идём отсюда. Оно притягивает.
Мунин не мог заставить себя расстаться с зеркалом. Он искал повод подержать его хотя бы ещё немного.
– А я… Я тогда знаю, зачем у Джона Ди было второе зеркало.
– Зачем? – хором спросили Ева и Одинцов.
– Это заготовка. Тамплиеры увезли Урим и Туммим в Южную Америку. Они пробовали сделать ещё одно зеркало из подходящих кусков обсидиана. Экспериментировали, но без шаблонов ничего не получалось. Потом Джон Ди забрал зеркало и заготовку в Англию. Может быть, он рассчитывал получить шаблоны. Их же хранили родственники Ричарда Львиное Сердце – помните, Вейнтрауб говорил?.. Или надеялся обойтись без камней. Но у Джона тоже ничего не вышло. Поэтому второй чёрный круг так и остался декоративным.
Одинцов забрал у Мунина зеркало, поставил обратно в шкаф и запер дверцы на ключ.
– Вот так, – сказал он.
Компания выполнила задачу, заданную Вейнтраубом, а самодеятельности Одинцов не терпел.
Штольберг с сожалением отпустил Клару, и компания вышла во двор. Клара тут же принялась теребить Мунина:
– Ты же его трогал, я видела! Ну скажи, скажи: что ты чувствовал?
– Зеркало как зеркало… Каменное, – отводя глаза, сказал Мунин.
– А мне можно будет? – Клара обвела троицу умоляющим взглядом. – Я же археолог. Вы не представляете, что это для меня значит… Можно?
Одинцов тоже взглянул на компаньонов.
– Можно, конечно. Мы же пока никуда не уезжаем. Зайдёте через денёк с Конрадом Карловичем к Штольбергу документы посмотреть, сядете в кабинете – он же их выносить не даёт, – и возьмёте хоть зеркало, хоть изразцы, чтобы описания сравнить. Не проблема.
– Спасибо! – От полноты чувств Клара неожиданно поцеловала Одинцова в щёку, а Мунин спросил:
– И что теперь?
– Предлагаю проветриться, – сказал Одинцов. – Конрад Карлович, ты в прошлый приезд грозился нам экскурсию по старому Яффо устроить. Самое время.
– Сперва завтрак, – сказал расчётливый Мунин: шведский стол входил в стоимость номера.
Компания набрала еды на тарелки и расположилась под фикусом.
– Ты плохо себя чувствуешь? – заботливо спросила Клара у Евы.
– Нет, просто думаю. Есть ещё мысль насчёт камней Вейнтрауба. Я нашла кое-что. Камни могли быть минеральными гармонизаторами…
По словам Евы, у каждого минерала есть своя частота внутренних колебаний. Они способны взаимодействовать с человеком на волновом уровне. Резонансная терапия показывает, что у человека частота вибрационного тела – от пятидесяти до восьмидесяти гигагерц. Ближе к нижней границе обсидиан с частотой пятьдесят пять, большинство других ближе к верхней, а частоту выше, чем у человека, имеют разве что алмаз, янтарь и бирюза. Когда учёные доберутся до камней Вейнтрауба, выяснится, на какой частоте они излучали. Но если тот, кто оперировал с зеркалом, зажимал их в кулаки, – резонанс вполне мог способствовать получению наилучшего результата.
– Тогда понятно, почему на пекторали у первосвященника были разные камни, – заметил Одинцов. – Не потому, что цвет разный или ценность разная, а потому что разные частоты. Двенадцать разных колен Израилевых. Двенадцать разных частот, кому какая ближе…
