Чуть не два месяца, проведённые в госпитале, историк всюду совал свой нос, терзал вопросами медиков, лазал в Интернет за справками – и постоянно натыкался в Сети на предложения сделать тест ДНК. Из десятка клиник, которые рекламировали свои услуги, предпочтительными выглядели две, израильская и американская.
Мунин рассказал об этом Одинцову. Тот поддержал идею генетического анализа и посоветовал обратиться сразу и в Израиль, и в Штаты, а для ободрения Мунина выразил готовность поучаствовать в тестировании. Стоило это удовольствие достаточно скромных денег, к тому же пересылка не одного, а двух комплектов в каждую клинику была уже бесплатной.
Простая процедура требовала заполнить формы в Интернете и дождаться, пока почтой пришлют необходимое: для одной клиники надо было сделать мазок особой ватной палочкой с внутренней стороны щеки, а для другой собрать слюну в специальный контейнер. Дальше генетические материалы Мунина и Одинцова в герметичных упаковках отправились по двум адресам. Тамошние медики обещали месяца за полтора-два проанализировать ДНК и прислать результаты.
Памятью своей Мунин заслуженно гордился. И несмотря на сумасшедшую жизнь, которая началась после госпиталя, хитрые часики у него в голове отмеряли срок ожидания. Подсознание жило своей жизнью. Оно и вызвало историка на откровенность в студии ВВС, когда срок подходил к концу…
…потому что на следующий день по дороге на обед Мунин действительно получил по электронной почте результаты тестов ДНК. При покупке его предупреждали, что выдадут только сырые данные – так их называли в клиниках. Консультант пояснил, что эти данные надо будет загрузить через онлайн-сервис в специальную программу для интерпретации.
– Скоро ваши мучения окончатся, – весело говорил в ресторане директор Фонда кросс-культурных связей. – На сегодня остались всего два мероприятия, а завтра вы сможете, наконец, спокойно посмотреть Лондон. Весь день до самого вечера в вашем распоряжении. Потом небольшой торжественный ужин в узком кругу – и я провожу вас в аэропорт. Хотя нет сомнений, что вы теперь станете у нас частым гостем…
Мунин рассеянно поддакивал и что-то ел, не глядя: всё его внимание было сосредоточено на дисплее смартфона. Программа интерпретации, получив набор цифр и кодов – сырые данные генетического анализа из первой клиники, – выдала карту мира с разноцветными пятнами, которые обозначали места наиболее вероятного расселения кровных родственников Мунина. К карте прилагались красочные графики, диаграммы – и таблицы с текстовыми пояснениями, от которых историк оторопел.
– Чего-о?! – протянул он по-русски так громко, что сидевшие за соседним столом вздрогнули.
– Какие-то проблемы? – встревоженно спросил директор Фонда, и Мунин поспешил его успокоить:
– Нет-нет, всё в порядке.
Он полез проверять результаты анализа из второй клиники. Интерфейс программы выглядел иначе, но суть была та же: рассеяние носителей похожих ДНК по карте мира, диаграммы родства с представителями разных национальностей, графики предрасположенности к наследственным болезням – и снова таблицы с пояснениями.
Два теста из двух разных клиник. Разные интерпретации со схожими результатами генетического анализа.
– Простите, мне надо срочно позвонить, – буркнул Мунин, поднимаясь из-за стола.
– У вас точно всё хорошо? – спросил директор Фонда, но историк молча ушёл в вестибюль, держа смартфон обеими руками, как белка шишку, и на ходу тыкая большими пальцами в дисплей.
Вернулся он под конец обеда с очень сосредоточенным видом и заявил:
– Программа меняется. Сегодня всё по-прежнему, а завтра с утра у меня самолёт.
– Но как же Лондон и ваша экскурсия?! – удивился директор. – Вы же мечтали посмотреть…
– К сожалению, в другой раз. Появилось неотложное дело, – сказал Мунин и со значением добавил: – Семейное.
В вестибюле он разговаривал с Евой. Теперь надо было попытаться осмыслить услышанное и дозвониться до Одинцова.
10. Про границу на замке
На рассвете двадцать четвёртого июля Родригес встретил Одинцова в аэропорту Варадеро, широко улыбнулся и распахнул объятия.
– Здравствуй, друг! – старательно выговорил он по-русски.
Одинцов похлопал кубинца по широкой спине со словами:
– Hola, amigo!
На этом его познания в испанском заканчивались; десяток фраз из разговорника не в счёт. Впрочем, и Родригес едва понимал по-русски. Много лет назад они шутили по этому поводу: воюем вместе, а говорим на языке противника. Противником были американцы.
В пору обучения в КУОС отборные курсанты, среди которых оказался Одинцов, проходили стажировку в спецлагере на Кубе. В Советском Союзе действовал запрет на карате, и настоящие мастера были редкостью, зато кубинцы годами тренировались в Японии. Мало того, самые успешные из них превратили спортивный стиль школы Дзёсинмон в оперативное карате. Это была техника не для соревнований, а для реальных схваток; в соединении с боевым самбо она давала сокрушительный эффект.
Своего инструктора Одинцов знал под именем Рауль Родригес. Кубинский здоровяк даже среди своих считался мастером. Учил он жёстко, зато это была наука навсегда. Оперативное карате пригодилось Одинцову не раз – и когда он ещё носил погоны, и после.
Через год-другой после лагеря бывший курсант и его инструктор встречались в Анголе и Мозамбике: кубинцы воевали там официально, а советские диверсанты проводили секретные спецоперации против партизан. Многие годы спустя Родригес уже туристом прилетал в Россию. Одинцов тогда познакомил его с Вараксой, они вместе рыбачили на Ладоге и с тех пор продолжали поддерживать связь – посмеиваясь, что всё ещё говорят на английском. А вчера Одинцов даже звонить не стал, просто наудачу отправил Родригесу в мессенджере номер своего рейса и записку: «Прилетаю 24-го». Появится – хорошо, нет – нет.
Кубинец появился.
– Какие планы? – расспрашивал он Одинцова по пути на парковку, нежно прижимая к груди сувенирный ящик с водкой «Калашников». – Можем отметить встречу в Гаване, я наших позову. Или давай сразу на Золотой пляж, раз уж ты в Варадеро, а парни сюда подъедут… Или сперва тебя недельку по острову покатать? Я же пенсионер, времени свободного полно, так что не стесняйся. Мы с моим танком в твоём распоряжении.
Они подошли к машине. Это был шестиметровый кабриолет Lincoln Continental цвета морской волны – ровесник и родной брат красавца, в котором застрелили президента Кеннеди. Окажись танк Родригеса посреди Петербурга, да ещё с откинутой мягкой крышей, как сейчас, – он собрал бы вокруг себя толпу зевак. Но на Кубе строгий «линкольн» терялся среди таких же громадных и куда более ярких «кадиллаков», «плимутов» и «бьюиков». Карибский климат не вредит старым колымагам, которые бегают по здешним дорогам больше полувека – и будут бегать ещё столько же, пока окончательно не рассыплются.
