К этому времени Одинцов закончил спуск по склону и перебрался через крупные валуны у подножия. Он был метрах в тридцати от пикапа, когда офицер сполз обратно на землю, развернулся – и в то же мгновение грохнул выстрел: пограничник держал в руках помповое ружьё.
Одинцову обожгло скулу; боль пронзила левое предплечье, но бóльшая часть дроби, по счастью, попала в бронежилет. Одинцов сиганул в сторону и, падая в пыль, выдернул из кобуры пистолет. Впрочем, стрелять в ответ не пришлось: офицер сидел, привалившись к машине спиной и запрокинув голову набок. Дробовик валялся рядом.
Одинцов подошёл, держа пограничника на прицеле. Молодой парень не подавал признаков жизни. Судя по чёрным пятнам крови на пыльной униформе, его ранили в живот. Одинцов пощупал пульс на шее – сердце билось – и пробурчал:
– Ну, что будем делать, родное сердце?
Он прекрасно знал, что делать, и для начала снял истерзанный дробью бронежилет, оставшись в мокрой насквозь футболке. Из аптечки, предусмотрительно собранной в Тихуане, Одинцов добыл полулитровую пластиковую бутылку антисептика и хорошенько промыл себе раненую руку, а потом так же щедро обработал перекисью водорода. Несколько дробин застряли в мышцах, но с этим в темноте и спешке было ничего не поделать, а крупные сосуды, по счастью, остались целы. Царапина на скуле – ерунда, ушибы на животе и рёбрах тоже. Одинцов туго перебинтовал рану. Оставшиеся бинты он потратил на офицера; втащил его на пассажирское сиденье, сам сел за руль и повёл машину по петляющей дороге прочь от границы.
Ехать было куда веселее, чем идти, да и прятаться на патрульном «форде» ни к чему. Одинцов не стал тратить время и разбираться с навигатором: в таких местах дорога сама ведёт, куда надо. Он помнил, что километрах в пятнадцати к северу на спутниковой карте обозначено жильё. Одинцов решил отвезти раненого в ближайший посёлок, там выгрузить и пошуметь среди ночи, чтобы парня заметили и сообразили доставить к врачам. Сам же он собирался проехать ещё дальше на север, навёрстывая потерянное время и сбивая с толку преследователей, потом бросить машину и по холмам двинуться пешком на запад, в Сан-Диего.
План рухнул, когда из-за холма навстречу вынырнула машина. Одинцов взялся за пистолет, но тут же убрал его в рюкзак вместо с кобурой. Он решил, что это ещё один патруль: с чего бы гангстерам ездить ночью с дальним светом?
Догадка оказалась верной, это был такой же патрульный «форд», как и у Одинцова. Его водитель сперва, как полагается, сменил дальний свет на ближний, но, подъехав ближе, снова включил дальний – и вдобавок целую люстру на крыше. Что-то им не понравилось: видимо, Одинцов заехал не туда или как-то не так повёл себя при встрече с коллегами. От яркого света он ослеп и остановил машину…
…а пограничники повели себя грамотно. Водитель с револьвером встал за распахнутой дверцей своего «форда» и взял Одинцова на прицел, а напарник пошёл вперёд. Над левым нагрудным карманом у пограничника сверкал золотом номерной жетон, справа на широкой планке читалась фамилия – Хантер. Оружие Хантера тоже смотрело в сторону Одинцова.
Одинцов сидел, не двигаясь и держа руки на руле, как положено в Штатах. Стекло водительской дверцы было опущено.
– Выйти из машины! – приблизившись, велел Хантер.
– Здесь раненый офицер, – сказал Одинцов. – Его надо в госпиталь…
– Выйти из машины! – гаркнул пограничник. – Медленно! Держать руки так, чтобы я видел!
– Офицер Хантер, ваш друг может умереть. Я тоже ранен.
Одинцов тяжело шагнул из машины на землю, сгорбившись и держа забинтованную руку неуклюже, чтобы не возникло сомнений в серьёзности раны. Рука действительно болела.
Хантер окинул его взглядом. Кроме довольно чистого бинта, каждый квадратный дюйм Одинцова был покрыт пылью после многочасового перехода в горах и кувыркания по земле. Грязная корка засохла там, где пыль смешивалась с пóтом и водой, которой Одинцов поливал голову. На скуле грязь облепила кровавую ссадину, а на щетине висела комками, превращая лицо в уродливую маску.
Пограничник толкнул Одинцова.
– Руки на капот, быстро! – опять прикрикнул он и вгляделся в распахнутую дверь салона. Там на пассажирском сиденье, завалившись вбок, скрючился раненый.
Одинцов послушно положил руки на капот и расставил ноги, а Хантер позвал второго:
– Рэй, у нас проблема!
Второй пограничник, названный Рэем, подбежал к машине, а первый уже вытащил наручники, чтобы сковать Одинцова, но на мгновение замешкался. Этого мгновения Одинцову хватило, чтобы локтем здоровой руки ударить Хантера под дых, лягнуть в голень и нанести ещё пару коротких ударов – болезненных и шокирующих, но без повреждений. В следующую секунду он уже поддерживал обмякшего беднягу, стоя у него за спиной, и упирался стволом отнятого револьвера офицеру в висок.
– У вас проблема, Рэй! – подтвердил Одинцов и велел: – Бросай пушку, или я вышибу ему мозги!
Рэй поколебался и нехотя бросил револьвер в сторону.
– Проблема в том, что ваш друг умирает, – продолжал Одинцов. – Его надо быстро везти в госпиталь. Наручники!
Рэй затянул браслеты на своих запястьях, по команде Одинцова выбросил ключ и забрался в отсек для задержанных, отделённый от салона решёткой. Хантер ещё не совсем очухался. Одинцов сам сковал ему руки и заставил занять пассажирское сиденье, чтобы поддерживать раненого, который теперь сидел между ними.
– Едем в Сан-Диего, – объявил Одинцов. – Через горы, мимо посёлков. Показывайте дорогу.
Он тронул машину с места, бампером отодвинул с пути встречный «форд» и прибавил газу. Рэй послушно выступал в роли навигатора. Спустя некоторое время, поняв, что грязный бродяга ему не угрожает, он спросил:
– Кто ты? – и после долгой паузы услышал в ответ:
– Человек.
Одинцов старался говорить невнятно, чтобы пограничники не запомнили толком голос и манеру речи; чумазое лицо в случае чего они тем более не опознают.
– А что ты здесь делаешь? – не отставал Рэй.
– Заблудился.
В былые времена спецназовцы называли это строчкой старой песни: он шёл под Одессу, а вышел к Херсону. Конечно, встреча с пограничниками была возможна, только случилась не так, как предполагал Одинцов, заставила изменить маршрут и нарушила его планы. Хотя – почему нарушила? Он двигался в нужную сторону, к тому же благодаря машине опережал график…
– Классно водишь, – заметил разговорчивый пограничник.
Одинцов и вправду показывал класс: немногие способны так лихо петлять по неизвестной дороге ночью в горах, да ещё с простреленной рукой. Камни веером разлетались из-под колёс машины и сыпались в чёрную пропасть, которая была всюду, кроме освещённого фарами пятна впереди. Хантер вжимался в кресло на особенно рискованных поворотах, а Рэя, который не сообразил пристегнуться, бросало в зарешёченном отсеке из стороны в сторону.
